Литература ТаджикистанаИз книги И.С. Брагинский “Из истории персидской и таджикской литератур” Литература Таджикистана — литература таджикского народа, одна из древнейших литератур, созданная на таджикском языке (ранние наименования: дари, фарси) и восходящая к древнеиранской письменности. Наука конкретно-исторически разрешает сложный вопрос о взаимоотношениях таджикской литературы с литературой персидской, а также с литературами Азербайджана, народов Индии и других стран Востока, где отдельные писатели в определенный период создавали произведения на одном литературном языке — «фарси». Утверждая незыблемое право каждого из этих народов на свое литературное наследие и существование тесных органических взаимосвязей и взаимодействия между их литературами, наука на основании историко-литературных фактов доказала, что родиной классической поэзии на фарси была территория Средней Азии (Мавераннахр и Хорасан), издревле населенная восточными иранцами — таджиками. Вследствие общности литературного языка, исторических и культурных взаимосвязей, существовавших между таджиками (среднеазиатскими иранцами) и персами (юго-западными иранцами) и особенно сильных в X—XV вв., классики этого периода — Рудаки, Фирдоуси, Омар Хайям, Саади, Хафиз и др. — являются классиками общей, персидско-таджикской литературы, в создании которой принимали творческое участие представители многих народов (азербайджанцы, индийцы, курды, афганцы и др.).
Народно-поэтическое творчество было одним из важнейших источников таджикской литературы на всем пути ее исторического развития, но запись фольклорных текстов началась лишь с конца XIX в.; в широком же масштабе она осуществлялась в период бывшего СССР. Картину развития фольклора с древнейших времен (предшествующих формированию письменной литературы) и до начала XVIII в. филологическая наука может реконструировать лишь частично, со значительной долей условности, на основе анализа элементов народно-поэтического творчества, выявленных в древних и средневековых письменных памятниках, сопоставляя их с общеисторическими закономерностями мирового фольклора, с одной стороны, и с архаическими, пережиточными элементами и народных представлениях и устных произведениях — с другой. Элементы устного поэтического творчества н письменных памятниках проявляются двояко: как народная тенденция в литературных произведениях, выражающая (обычно в преобразованном виде) народные чаяния, взгляды, настроения, и как использование (в художественно переработанном виде) фольклорных мотивов, образов, изобразительных средств.
Следует различать эпоху устного творчества ранних предков таджикского народа (до VIII в.), оставившую следы в памятниках древнеиранской письменности, от эпохи устного творчества таджикского парода начиная с IX в. и поныне, отразившейся в произведениях таджикской литературы, а с XIX в. и в записанных фольклорных текстах.
Ранним народным представлениям было свойственно ощущение тесной связи с окружающей природой, здоровое, жизнерадостное любование ею, что ярко отразилось в древнейшей части текстов Авесты. Восприятие естественной переплетенности явлений природы, ее вечных изменений, столкновение в ней противоположных сил (засухи и дождя, мороза и жары, расцвета и увядания) нашли художественное выражение в заполнивших Авест образах непрекращающейся борьбы Света и Тьмы, Добра и Зла, а также в картинах непрерывных перевоплощений природы (в Авесте и в таджикских сказках, особенно в обрядах и празднествах, таких, как «День цветка» и др.). Наиболее существенной чертой этих древнейших представлений было почитание труда, оседлого скотоводства и особенно земледелия, что проявляется в сохранившемся в народных обрядах и сказках таджиков уважительном отношении к хлебу и железным орудиям труда (наковальне, сошнику), в приписывании им чудодейственной силы. Однако эти представления, пронизанные духом примитивного материализма, были отягощены ложными, фантастическими воззрениями, оторванными от реальной действительности и выражавшимися в тотемистическом почитании животных (бык, собака, петух; «сагдид» — отвращающий зло «взгляд собаки» в Авесте; пережитки этого почитания в таджикском фольклоре); в анимистическом одушевлении природы; в культе природы и предков и др. В конечном счете первобытное, наивно-фантастическое стремление активно, магически воздействовать на природу силою слова (отголоски: «Мантра спента» — «Воздействующее, священное слово» в Авесте; заговоры и имитативные действия в таджикских архаических обрядах) поглощалось подчинением сверхъестественным силам, обращением к божеству.
В древнейшем синкретическом народном творчестве еще не выделилась устная поэзия. Это произошло уже в условиях перехода от первобытнообщинного строя к классовому обществу (конец II и начало I тыс. до н. э.). В это время произошло формирование восточноиранских народностей на территории Средней Азии (бактрийцев, согдийцев, хорезмийцев, саков, парфян и др.), возникновение раннеклассовых государств во главе с военной аристократией и дальнейшее обособление восточных иранцев (предков таджиков) от западных (предков персов), что, однако, не разрывало культурной связи между иранскими народностями, продолжавшейся в течение многих веков.
В области идеологических представлений этот период существенно отличается от предшествовавшего прежде всего ростом самосознания человека, опиравшимся на прогресс орудий производства и общественных отношений, связанный со все большим выделением рода и семьи из первобытной орды. В искусстве этот рост нашел выражение в возобладании антропоморфизма над зооморфизмом и в поляризации представлений о добром начале вокруг человека, а о злом — вокруг зверя (чудовища). В пластическом древиеиранском образе Гопатшаха (получеловека- полубыка) отразились древнейшие тотемистические представления, в поэтическом же образе одетого в звериные шкуры Гайомартана (Каюмарса), выводящего людей из пещер в жилища на озаренных солнцем горных склонах, появилось уже новое: осознание возможностей человека, укрощающего и обуздывающего силы природы; то же — в статуэтке Анахиты, олицетворявшей плодородие. Развиваются художественные образы «культурных героев», одаряющих людей благами природы (огонь, одежда жилище, музыкальный инструмент и др.). В поэзии любовно отображается родная природа Средней Азии, столь полная контрастов: цветущие сады и выжженная пустыня, благостное солнце и смертоносный суховей, живительная прохлада и губительная гололедица. Народная устная поэзия того периода постепенно складывается в двух основных видах («жанрах»): мифологическом и героико-эпическом. Красочные мифы, космогонические и батальные (борьба злых и добрых гениев), развились из первобытных представлений об извечной борьбе Света и Тьмы, благостных и вредоносных стихий, но на всех этих мифах лежит уже печать очеловечения окружающей природы. Мир порожден и создан «великой родительской парой» — матерью-землей и отцом-небом. Это можно усмотреть и в текстах Авесты и в архаических мифологических представлениях таджикского фольклора: образ «отца-неба» — дед-громовик — «камбар», «тундур»; «мать-земля» — в многочисленных народных обрядах и названиях; часто она сливается с образом «матери-воды», женским духом реки Вахш. Представление о солнце и воде перевоплощалось в человекоподобные божества Митру и Ардвисуру Анахиту, высших среди сонма божеств, олицетворявших силы природы и составлявших царство «беспредельного Света» на вершине Хара (иранский «Олимп»), где у подножия бьет источник Ардви (т. е. Анахиты), бурлит море Ворукуша, растет «древо жизни» и т. д. Между царством Света и царством Мрака, воинство которого составляет сонм злых, а потому звероподобных существ (главным образом дэвы: дракон Ажи-Дахака — Аждахак, Аждахо), происходит непрекращающаяся борьба, в которой самое решительное участие принимает на стороне Добра человек-богатырь, дэвоборец (т. е. богоборец). Из древних представлений культа предков и мифов о «культурных героях» — дэво- борцах — формируется героический эпос, фантастически отражающий реальную историю. В образах не божеств, а людей — героев, богатырей и вождей — отразилось в обобщенно фантастической и художественной форме реальная борьба с силами природы, переход к земледелию, введение орошения, отпор, оказанный оседлыми народностями набегам кочевников, мужественная защита родной земли и родного дома, подвиги родовых и племенных богатырей и вождей. Поскольку в общую сокровищницу этой древней поэзии внесли свой вклад различные древнеиранские племена и народности, составлявшие в совокупности предков таджикского народа, в героическом эпосе (отголоски его особенно сохранились в Лвесте и «Шахнаме») в одинаковой роли (первочеловека, первовождя, первоцаря) часто выступают разноименные герои — Гайомартан (Каюмарс), Йима (Джамшед), Керсаспа (Гаршасп), Кава-кузнец, Рустам и др. В итоге в героическом эпосе выступает не одиночный образ титана-дэвоборца («Прометея»), а целая плеяда больших или малых прометеев. Древнейший образ огня (атар) и дракона Ажи-Дахака (известный по Авесте) облекся в человекоподобные формы, и победителем зверя-дракона выступают и Керсаспа, и Кава, и Трэтаона (Фаридун). Сокрушают дэвов и Тахмурас, и Рустам, ставший наиболее популярным образом таджикского фольклора. Борьба с набегами кочевников (туров) отразилась в героических сказаниях о борьбе Рустама с Афрасиябом (авест. Франграсиан); в сказаниях же о прекрасном Сиявахше причудливо переплелся очеловеченный миф об умирающей и воскресающей природе с эпическим рассказом о подлинно человеческих страстях героя-миротворца.
Древней мифологической и героико-эпической поэзии был присущ — насколько можно судить по отразившимся в памятниках письменности элементам — своеобразный стиль, причудливо сочетавший героическую монументальность и необузданную фантастику с правдивым изображением многих сторон действительности и бытовых деталей.
В следующий период развития в Средней Азии классового общества со значительной ролью рабовладельческих отношений (середина 1 тыс. до н. э. — конец I тыс. н. э.) древняя устная поэзия предков таджикского народа приобретала некоторые новые черты, обусловленные прежде всего возникшей классовой борьбой. В своих основных идеях и мотивах эта поэзия, творимая массами крестьян-общинников, противостояла идеологии господствующих классов. В противовес жреческой проповеди «покорности алтарю и трону», сулившей рай в награду за отказ от земного счастья, народная поэзия призывала к счастью на земле. Эти народные представления замечательно выражены, например, в авестийском гимне о воздаянии и жизненном благополучии («Ард-Яшт»), в отголосках призывов к общности имущества, составивших содержание народных восстаний под знаменем Маздака. В обоих случаях идеализировалось народное представление о крестьянской общине, которая именно в тот период подвергалась все большему закабалению аристократами-рабовладельцами, а позднее феодальной верхушкой. Свободолюбивая народная идеология породила в устной поэзии два художественных образа: а) социальную утопию о «золотом веке» равенства и благосостоянии общины и б) идею справедливого вождя-царя. Социальная утопия в наиболее ранней ее форме нашла отражение в Авесте в сказании о «золотом веке», когда не было на земле ни мороза, ни зноя, ни болезни, ни смерти, ни старости, ни «зависти, порожденной дэвами», этого бесспорного признака имущественного неравенства, возникшего в классовом обществе. Образ Рустама, оберегавшего родную общину от мифических дэвов и реальных набегов, послужил истоком сложившегося уже в условиях феодализма образа «справедливого царя», пекущегося о том, чтобы все были наделены благами и богатством, чтобы хищные (дад) не пожрали мирных (дом). В этих утопиях сказывались и сила народных масс (стремление самим добиться счастья, а не ждать божеской милости, требование к царям служить народу) и их слабость (пассивная мечтательность и утопичность, затруднявшие организованную борьбу и способствовавшие проникновению в народную» поэзию мотивов покорности и послушания).
Древняя таджикская устная поэзия разработала почти все жанры, свойственные народной поэзии последующих веков: большое эпическое стихотворное сказание (достон), малое стихотворное сказание (древнее название: «чома»), обрядовые песни, лирические напевы, сказки, нравоучительные притчи, поговорки и пословицы, драматизированные дуэты — «состязания» и т. п., а также силлабическую метрику (с элементами тоники), ассонансы — предшественники рифмы (начальной и концевой), изобразительные приемы типа параллелизмов, повторов и художественных фигур и тропов, — что послужило художественным арсеналом для средневекового народно-поэтического творчества.
Наиболее продолжительная полоса развития фольклора относится ко времени феодализма. Начало ее датируется 789 г. В арабоязычных хрониках отмечено, что в этом году жители Балха в насмешливой песне изобразили бегство арабского военачальника от восставших горцев Хатлана (ныне Кулябская область Таджикской ССР) — это первый зафиксированный в литературе фольклорный текст на фарси. До XVIII в. включительно о фольклоре можно судить преимущественно по народнопоэтическим элементам в классической поэзии на фарси с XIX в. — по фольклорным записям. Для фольклора этого времени характерна тесная связь с классической литературой. Творчество классиков питалось соками народного творчества, его идеями и сюжетами и в свою очередь вдохновляло устную народную поэзию.
В «Шахнаме» Фирдоуси есть ссылка на устную передачу традиций, на слова «старого дихкана» как на источник отдельных поэм грандиозной эпопеи. Фольклорное начало особенно сильно в газелях и рубайятах выдающихся поэтов Хайяма, Хафиза, Камола, Хилоли, во многих притчах и новеллах Саади, Джалалиддина Руми и др. Вместе с тем многие газели классиков стали народными песнями, передававшимися устно из поколения в поколение и неотразимо влиявшими на поэтику фольклорного творчества.
Фольклор IX — XVIII вв. сохранял преемственность с предшествующей древнеиранской устной поэзией и часто облекал новые мотивы борьбы против иноземных захватчиков (Арабский халифат) в форму старых художественных обобщений, в образы старых героев: царь-дракон Заххок — образ Аждахо (Ажи-Дахака) переосмысливался как арабский царевич, узурпировавший иранский трон, туранцы (туры), эти исконные иранские кочевники, воспринимались как предки новых, тюркоязычных кочевников-захватчиков. Рустам становится не столько дэвоборцем, сколько все более обобщенным поэтическим образом борца за родной
край. По-новому разрабатываются идея крестьянской социальной утопий, обрастая все новыми реалиями, и идея справедливого царя, пастыря, заботящегося о благе трудящихся людей и карающего злых насильников. Новым в фольклоре было развитие идеи патриотизма двух видов: локального, выражавшегося в восхвалении родного города, края, и общего — воспевание защиты родины от иноземных захватчиков. Сильно были выражены в фольклоре элементы сатиры, направленной против власть имущих и лицемерного духовенства. Характерно противопоставление вольного нищего (гадо) сановникам, богатеям и самому шаху. Народному героическому эпосу свойственна монументальность и самого существа (выражение больших общенародных идей), и объема (циклизация, целые комплексы поэм – достонов), и художественной манеры — широта художественного полотна, обстоятельность повествования. Лирический жанр, в основном народная газель, отличается своей миниатюрностью, отделанностью каждого поэтического элемента, каждого бейта. В газели наиболее проникновенно передавались также мотивы социального протеста. Блестящей художественной миниатюрой, лаконичной по стилю и концентрированной по содержанию, были четверостишия — рубаи. Особенность народной поэзии состояла в том, что она исполнялась обычно в сопровождении музыкального инструмента. Это придавало ей музыкальную стройность и обычно тоническое звучание. Проникали в фольклор и религиозно-суфийские мотивы и иные, чужеродные элементы, выражавшие влияние реакционной идеологии господствующих классов.
Несколько особняком между фольклором и письменной литературой стоит большая группа художественных сказочно-прозаических анонимных произведений типа «народных книг», составленных в XI—XVIII вв. Эти произведения сохранялись в письменном виде, но обычно устно исполнялись грамотными сказочниками (иногда в сопровождении мимики) на разного рода сборищах (маърака). Сказочная проза имеет три основных источника: древиеиранский фольклор; переводная индийская литература; старинные исторические хроники и сборники мусульманских преданий и легенд, так называемых хадисов. Традиции сказочников восходят к древности: известно существование сказочников – равиев в Сасанидской империи (III—VI вв.). Сказочники в средневековых городах Средней Азии и Ирана объединялись в цехи и были тесно связаны с боевыми организациями (часто тайными) городских ремесленников, членов которых называли «джавонмард» («удалец»), «айяр» («плут»). Наиболее ранний образец подобных сочинений, «Самак-айяр», бытовал устно еще в IX в., а в XII в. Фаромурз, сын Худодода, записал его со слов сказочника Садака, сына Абу-л-Касима, и оформил в трехчастный сказочный роман. Основные герои — свободолюбивые «чинские» (восточнотуркестанские) удальцы. В XI—XIII вв. было составлено еще несколько аналогичных «романов», пользовавшихся успехом у сказителей и слушателей: «Абу Муслимнома» — об антихалифатском восстании народов Ирана, Средней Азии в IХ в., «Дарабнома», передававшийся устно в варианте сказочника Бегами, а в XV в. оформленный Дафтарханом в двухчастный сказочно-авантюрный роман, напоминающий европейские рыцарские романы, с частыми реминисценциями древнеиранского эпоса «Кахрамоннома» и др. Бытовавшие уже u IX—XV вв. малые формы стали с XVI—XVII вв. записываться, соединяться в сборники, «сказочные энциклопедии», составлявшие репертуар того или иного известного сказителя. Такие анонимные сборники, обычно называвшиеся «Джоме ул-хикоёт» («Собрание новелл»), сохранились в большом количестве в рукописях XVII—XIX вв. и включают три типа произведений: «обрамленные повести» («Бахтиёрнома», «Синдбоднома», «Тутинома», не в авторских, а в народных версиях); любовно-романические кисса (сказки): «Сайф ул-Мулюк», «Нушофарин», «Бахром и Гуландом»; и также близкие к авторским одноименным произведениям (иногда из «1001 ночи», но в народной версии) юмористическо-бытовые хикоёт (новеллы). Эти «народные книги» имеют общие черты как с письменной литературой, так и с фольклором. Они носят более демократический характер, чем письменные произведения, созданы живым разговорным языком. Проза в них часто орнаментирована стихами. Характерно, что сюжеты, носившие в устном исполнении лишь повествовательный характер, обильно уснащены в «народных книгах» бытовыми элементами, обогащены описанием внутреннего мира героев.
Для фольклора XIX — начала XX в., развивавшегося в условиях упадка феодализма, наиболее характерным является нарастание социального протеста. Главное место занимает социальная утопия — образ волшебной крестьянской страны справедливости и обилия («Золотой кишлак»), волшебная страна Чамбул («Чамбули мастон»). В эпических достонах, посвященных этой стране, главным действующим лицом выступает усыновленный царем-пастухом Гургули новый богатырь, Аваз, на которого перешли многие черты Рустама, хотя эпос сложился под влиянием туркменской (позже — узбекской) версии «Гёроглы». В эпосе «Гургули» перекрещиваются две сюжетные линии: отстаивание родного Чамбула от нападения ханов, с одной стороны, а с другой — разоблачение богатея-купца Ахмадхона, своеобразное художественное осмысление классовых противоречий в таджикском обществе предреволюционного периода.
Тема народного протеста характерна для всех жанров фольклора позднего феодализма, предреволюционного периода. В сказках значительно острее, чем прежде, противопоставляются умный бедняк, батрак, дочь ремесленника напыщенному вельможе, жестокому, по остающемуся в дураках баю, самому властителю – эмиру. Высмеиваются «отцы духовные», козии (судьи) — мздоимцы, незадачливые спесивые дети мулл (махзумы), эмирские чинуши. Восхваляются трудовые люди, ремесленники, искусное ремесло (хунар). В лирической поэзии наряду со старыми формами и мотивами появляется целый цикл социальных рубаи — «гариби» (чужбинные) о тяжелой доле отходников-батраков, стихи и песни, разоблачающие «черного душой бая», песни крестьянских восстаний, в том числе исторические песни о Восе, вожде крестьянского восстания в горной Бухаре в 80-х годах XIX в. Резко сатирический, изобличающий характер был присущ народным представлениям «театра кукол», направленным против баев, чиновников, мулл. Фольклор этого периода, зафиксированный в записях, богат и разнообразен в своих жанровых формах.
Таджикский фольклор вобрал в себя многовековое иранское наследие, многое впитавшее из арсенала переднеазиатского и индоевропейского фольклора, а начиная с X в. взаимообогащался тюркоязычным фольклором (через его посредство — элементами монгольского и китайского народного творчества). Эпическая форма представлена главным образом достонами и прозаическими сказками (о животных, бытовыми и волшебными) с обильными инкорпорированными стихотворными вставками, иногда также соединенными в циклы рамочной структурой. Богаты устная календарно-обрядовая поэзия, различные малые формы: притчи, латифа (анекдоты), поговорки и пословицы, загадки (чистон). Лирика представлена формами: песня (тарона), двустишие (байт), дубайти и рубаи, газель, дуэты любовной пары, экспромты (бадеха). Драматургия знает формы: шутовское действо (масхарабози) и др. На рубеже XIX — XX вв. складываются школы эпических сказителей (гургулихои) наряду с исполнителями газелей (хафиз), усиливается авторское начало и формируются народные поэты-певцы (например, Карим Девона), которые в художественной форме выражали мотивы социального протеста в своих устно исполнявшихся стихах-песнях. Накануне революции в таджикском фольклоре ярче, чем в письменной литературе начала XX в., выражены зревшие в народных массах революционные настроения. Древняя литература ТаджикистанаТрадиции таджикской литературы восходят к памятникам письменности на древне- и среднеиранских языках, прежде всего к древнейшему иранскому памятнику Авеста, в котором сохранилось много элементов мифологической и героико-эпической устной поэзии (см. статью «Персидская литература»). В наибольшей мере в таджикской литературе отразились литературные традиции восточных иранцев — предков таджиков, населявших районы Средней Азии, Хорасана (Восточного Ирана). В этом регионе, вероятно, сложилось основное ядро Авесты, в частности ее древнейшая часть — «Гаты» Заратуштры, а также произведения парфянской, согдийской и манихейской литератур. Примером зарождения сказки в древнем народном творчестве является сохранившееся в Авесте сказание (зачаток фантастической сказки) об удачливом лодочнике и Ардвисуре Анахите, а также зачатки популярного фольклорного сюжета о смелом юноше, который под страхом смерти разгадывает загадки волшебника Ахтйа и побеждает его. Из произведений парфянской литературы сохранились тенцоны — «состязания» козы и финиковой пальмы («Драхт асурик») и поэма о борьбе иранцев с туранцами за зороастрийскую веру («Ядгар Зареран»), Многие элементы древнеиранского фольклора стали разрабатываться позднее в таджикской литературе.
Классическая литература (IX—XV вв.) при своем возникновении вдохновлялась освободительной борьбой иранских народов против арабских завоевателей. Это наложило неизгладимый отпечаток на всю культуру IX—X вв. — период зарождения поэзии на фарси. То, что в IX в. намечалось лишь в зачатке, нашло блестящее развитие в произведениях Рудаки. Из крупных поэтов, образующих своеобразную «плеяду Рудаки», известны Абу Шакур Балхи, Шахид Балхи, Кисаи и особенно Дакики, положивший начало эпопее «Шахнаме». Для творчества Рудаки и его плеяды характерно почти полное отсутствие религиозных мотивов, мистических образов и горячее пристрастие к доисламским мотивам и сюжетам; в их стихах дано художественное выражение гуманистической народной мудрости, ощущается живое восприятие природы, радостей бытия. От дошедших до нас отрывков из сочинений этих поэтов веет свежестью образов, естественной простотой и остроумием; их произведения не скованы еще условностью формы и выспренностью, столь характерными для литературы более поздних веков. Характер борьбы двух тенденций в поэзии отражает, с одной стороны, пасквиль поэта-панегириста. Абу Зироа Гургани (XI в.), обращенный против Рудаки, а с другой- стихотворение Рудаки, направленное против панегирической поэзии. К концу X в. в результате крайнего обострения внутренних противоречий (народные движения против гнета феодальной знати и выступления феодалов против центральной власти) начинается закат, а затем и распад Саманидского государства: усиливается тенденция к феодальной раздробленности; не прекращаются междоусобицы. Сложившаяся обстановка не благоприятствовала развитию таджикской литературы. И тем не менее конец X — начало XII в. — наиболее блестящий период в развитии классической литературы. Творческие силы, вырвавшиеся наружу после двухвекового отсутствия литературы на родном языке, вызванного халифатским завоеванием, были столь могучи и плодотворны, что оказывали живительное воздействие на поэзию еще по крайней мере полутора-двух последующих веков. По идейному богатству, но отражению правды жизни, по глубине и общественной значимости поднимаемых в литературе вопросов, по близости ее к народным поэтическим истокам этот период не имеет себе равных в средневековой истории таджикского народа. Для этого периода характерно также жанровое многообразие. Здесь и героический эпос, включающий драматический и лирический элементы, и замечательные рубаи Ибн Сины и Омара Хайяма, и возвышенные оды, и нежные газели Унсури, Фаррухи и Манучехри, и «тенцоны» (муназира) Асади, его же и Фахриддина Гургани поэмы, и философские и дидактические стихи Насира Хусроу. В этот период возникает и раннесуфийская поэзия.
Виднейшим выразителем этого периода является гениальный поэт Фирдоуси, в «Шахнаме» которого ясно видны две скрещивающиеся линии. Одна находит свое выражение в идеях, свойственных аристократической среде, например в восхвалениях Аллаха, в панегирическом посвящении поэмы султану, в последовательной защите легитимизма, в разделении эпопеи на пятьдесят частей соответственно пятидесяти царствованиям легендарных и исторических шахов (почему эпопея и называется — «Книга царей»). Вторая линия выражена в восторженном панегирике разуму, следующем сразу за риторическим восхвалением Аллаха; в поэтизировании народных преданий и легенд; в антиисламской направленности эпопеи; в сочувственном изображении вопреки официальной традиции народного восстания Маздака; в структуре поэмы, центральная часть (почти две трети) которой посвящена не царям (часто изображаемым довольно убогими), а популярным в народе богатырям Рустаму и Исфандияру, и, наконец, в завершении поэмы острой сатирой на правящего султана Махмуда (ему первоначально была посвящена эпопея). Побеждает в творчество Фирдоуси вторая линия. Основное и «Шахнаме» — это гуманистические идеи, выраженные в высокохудожественной форме: в образе простого человека из народа — легендарного кузнеца Каны, поднявшего восстание против царя-дракона Заххока (объявленного Фирдоуси арабским принцем!). Поэма резко противостоит мусульманским канонам; в ней нарисованы замечательные картины смелости, героизма и ума женщины, она содержит намеки на содружество людей разных племен и верований.
При всем различии передовых писателей того периода им свойственны некоторые общие черты: любовь ко всему родному, в частности языку, острая постановка этических вопросов, идея справедливого властителя, сочувствие трудящимся людям, вольнодумство и культ разума. Эти идеи и мотивы особенно явственно обнаруживаются в творчество Рудаки, Фирдоуси, Ибн Сины, Омара Хайяма и Насира Хусроу. Творчество последнего связано с бурным народным антифеодальным движением X в., проявившимся в так называемом карматстве (иначе — раннем исмаилизме). В своих философских трудах и во многих одических произведениях Насир оставался в плену религиозно-мистических представлений и средневековых предрассудков. Но сквозь религиозные тенета прорывается его страстный дух мужественного богоборца, неутомимого искателя правды и справедливости, мечтавшего об облегчении тяжелой доли труженика.
Этот период отмечен развитием эпической поэзии, особенно в XI в. Кроме «Шахнаме» Фирдоуси, «Гаршаспнома» Асади Туей, «Вис и Рамин» Фахриддина Гургани сохранилось еще более десятка больших и малых эпических произведений разной художественной ценности; все они созданы в XI—XV вв. В некоторых случаях известны их авторы: Усман Мухтари, Эраншах ибн Аби-л-Хайр. Отдельные поэмы приписывались Фирдоуси и апокрифически включены в «Шахнаме».
XII век в таджикской литературе можно охарактеризовать как «век крайностей»: с одной стороны, придворная поэзия безудержного панегиризма, с другой — мистическая поэзия созерцания и отчаяния. Поэзию этого периода можно также назвать «поэзией дворца и дервишской лачуги». Едва ли не самым ярким представителем «века крайностей» можно назвать поэта Анвари; первоначально он прославился как непревзойденный мастер касыды, а завершил свой поэтический путь резким памфлетом против придворной касыды. Господствовавшая в этот век «поэзия дворца» уже оторвалась от народных корней и вырождалась в безделушку. Среди изысканно панегирических виршей даже прославленных придворных поэтов (Муиззи, Сабир Тирмизи, Хасан Газнави, Ам’ак Бухори, Рашид Ватват, Захир Фарьяби и др.) лишь немногие стихи выдержали испытание временем. Даже сатиры поэтов этого направления превращались, по существу, в рифмованные пасквили друг на друга, в стихотворные забавы, часто весьма циничного свойства (например, многие сатиры и эпиграммы Сузани, Рашиди Самарканди). Однако у некоторых поэтов (Анвари, Сузани) все же встречаются мотивы, близкие народнопоэтическому творчеству. Второе направление — «поэзия лачуги» — и есть, по существу, раннесуфийская поэзия (Санаи, Аттар). Иногда она отражала страдания простых людей, но ее мистическая сущность уводила человека от реального мира, звала к пассивному созерцанию, в этом состоит ее слабость. При этом в «поэзии лачуги» не в пример дворцовой поэзии можно обнаружить подлинно народные сюжеты и образы. Вне этих двух направлений стоит творчество гениального азербайджанского поэта Низами Ганджави, выражавшее лучшие, передовые чаяния народа и оказавшее огромное влияние на многие поколения таджикских поэтов.
В XIII в. на Среднюю Азию обрушилось великое бедствие — нашествие орд Чингисхана. Творческая деятельность в старых литературных центрах ослабела. Многие одаренные поэты, творившие на фарси, были вынуждены жить вдали от родины, но оставались верны родному языку (Джалалиддин Руми в Малой Азии; Амир Хусроу — в Северной Индии; Камол Худжанди — в Азербайджане и др.).
Хотя суфийский характер поэзии свойствен большинству таджикских писателей средневековья (особенно начиная с XIII в.), однако огульная оценка всей литературы этого периода как суфийской не верна и не раскрывает ее существа. Вместе с тем философская окрашенность действительно была свойственна поэзии XIII—XIV вв., двух ее направлений – философско-дидактического, апеллировавшего преимущественно к рассудку, и философско-лирического, обращавшегося к чувству. Первое направление, преобладавшее в XIII в., выдвинуло таких поэтов, как Саади и Амир Хусроу. XIV век в Средней Азии был преисполнен всех ужасов монгольского гнета, вначале наследников Чингисхана, потом Тимура. Начиная с XIII в. народ поднимал восстания против монгольского ига (мятежи Махмуда Тараби в 1238 г., сарбадаров в 1365 г.). Литература долго не могла оправиться от удара, была исполнена лишь мотивов недовольства и душевного смятения. Подлинное же возмущение и протест проявились в литературе лишь в XIV в.; стихия народного возмущения выступала преимущественно в форме бунта личности. Для этого времени и характерна своеобразная поэзия протеста, намеком, иносказательно выраженного в лирике (газель) и более открыто – в сатире. Лирический жанр представляли Саади, Ибн Ямин, Хафиз и Камол Худжанди. Сатирой прославился Убайд Закани. Не случайно их творчество, столь несходное по форме, перекликается по содержанию, по основным идеям, а часто и по стилистическим приемам и образности. В XV в. восстановилась литературная жизнь в Самарканде и Бухаре и высокого уровня достигла в Герате. В лучших сочинениях этого периода, особенно в произведениях Абдуррахмана Джами, вновь ярко расцвели традиции ранних веков классической поэзии. Однако в этот же период наблюдались следы эпигонства и распада художественной формы. К концу XV в. укрепилась давно сложившаяся взаимосвязь и взаимовлияние таджикской и узбекской литератур. Большую роль при этом сыграли творческие связи Джами и Навои. Росло число двуязычных авторов (узбеков, писавших на фарси, и таджиков, писавших на среднеазиатском тюрки). Перед своим угасанием классическая литература вновь как бы вспыхнула многоцветным пламенем, особенно в творчестве Джами, воскресившего всё творческое многообразие предшественников в своих великолепных касыдах, мелодичных газелях, нравоучительных маснави.
Художественная проза IX—XV вв. не была столь значительной, как поэзия. Ее составляли художественные сочинения эпического характера (многочисленные прозаические шахнаме и эпопея «Лбу Муслимнома»; дидактические сочинения «Калила и Димна», «Макомоти Хомиди», «Искандарнома», «Чавомеъ ул-хикоёт» Ауфи, «Гулистан» Саади и др.); географические, исторические и другие сочинения, содержащие художественные элементы. Литература Таджикистана XVI—XVII вв.В связи с усилением в XVI в. феодальной раздробленности, завершившимся переходом Хорасана под власть Ирана и ряда таджикских земель левобережья Аму-Дарьи под власть Афганистана, развитие таджикской литературы сосредоточилось в основном в Средней Азии. В этот период связи с Ираном были незначительны. Если в X—XV вв. можно говорить о многих писателях, равно относившихся к таджикской и персидской литературам, то с XVI в. эти литературы резко отделились друг от друга. Таджикская литература гораздо крепче была связана с мусульманской культурой Индии. Не случайно становится таким ощутимым влияние иидомусульманских поэтов (Урфи, Назим и др.) и «индийского» стиля, совпадающего с нарочитой усложненностью у таджикских поэтов (например, Шаукат из Бухары). Поэты и писатели XVI в. продолжали еще вначале традиции гератской литературной школы. Наиболее значительные из них: Бинои (ум. в 1512 г.), в творчестве которого сильны дидактические мотивы, поэт-лирик Хилоли (ум. в 1529 г.) и блестящий мемуарист Восифи (р. в 1485 г.), воссоздавший в своих мемуарах «Чудеса событий» («Бадоеъ ул-вакоеъ») яркую картину культурной жизни Хорасана и Средней Азии своего времени. Исторические условия затянувшегося средневековья, междоусобные войны ханов, экономическая отсталость, невыносимый политический гнет привели постепенно к резкому упадку письменной литературы, придворной и религиозно-мистической поэзии. Однако в поэзии проявляются острые социальные мотивы, носителями которых были «городские» поэты. Социальные мотивы встречаются уже в творчестве поэтов, вышедших из среды ремесленников, как, например, Мушфики (ок. 1538—1588), прославившийся в народе не столько своими стихами, сколько тем, что имя его стало нарицательным для героя народной сатиры (типа Молла Насреддина); Фитрат Зардуз Самарканди (р. 1657 — ум. нач. XVIII в.) — автор суфийско-романтической поэмы «Талиб ва Матлуб», главный герой которой — сын простой прачки. Но еще резче социальные мотивы выражены у наиболее выдающегося поэта этих двух веков — ткача Сайидо Насафи (ум. между 1707—1711 г.). Он прославлял ремесленный люд, слагая вдохновенные оды в честь пекаря, маляра; он же автор фабльо о животных и их споре — «Бахориёт», или «Хайвонотнома» («Весенние мотивы», или «Книга о животных»), из которого победителем выходит муравей, символизирующий трудящихся. Особое место занимает творчество индийской царевны поэтессы XVII в. Зебуннисо, дочери Аурангзеба, проникновенно писавшей о тяжкой доле женщины-мусульманки. Литература Таджикистана XVIII—XIX вв.XVIII—XIX века характеризуются преобладающим влиянием в поэзии Бедиля («бедилизм»), а позднее преодолением его отрицательных сторон зародившимся течением просветительства. В стихах самого Бедиля (1644—1721), который жил и творил в Индии на фарси, прогрессивные идеи пробивались сквозь туманную оболочку поэтического стиля, однако «бедилизм» в том виде, в каком он насаждался в бухарском медресе, тормозил развитие литературы. Можно отметить два направления среди последователей Бедиля: одни воспринимали у него преимущественно идейное содержание и развивали мотивы протеста против деспотизма, религиозного ханжества и обмана; другие заимствовали только его форму, превращая поэзию в сплошную шараду.
В литературе первой половины XIX в. получило распространение вычурно-формалистическое направление. Но после присоединения Средней Азии к России под благотворным влиянием передовой русской культуры возникло в таджикской литературе просветительское течение. В конце века в разноголосый хор подражателей, эпигонов и придворных одописцев ворвался гневный голос просветителя Ахмада Дониша (1827— 1897). Садриддин Айни рисует облик первого поколения таджикских просветителей: их готовность идти наперекор господствующим реакционным взглядам, их страстное стремление к просвещению и свободе, их вооруженность сатирой. Но это была небольшая кучка людей, сосредоточенная почти исключительно в Бухаре и еще далекая от народа. Ахмад Дониш, которого Айни не без основания назвал «самой яркой звездой на темном небе Бухары», был энциклопедистом. Он презирал высшее духовенство и сановников, любил тех, кого в Бухаре не считали людьми, — простой народ. Бухарский эмир терпел поэта только потому, что вынужден был прибегать к его помощи (например, при направлении миссии в Петербург). Пребывание в Петербурге произвело на Ахмада неизгладимое впечатление и повлияло на его взгляды. Сравнивая Россию с Бухарой, он приходил в восторг от русской культуры, от русских городов; вместе с тем он не сумел распознать природы царского самодержавия, приняв Александра II за просвещенного монарха. Ахмад Дониш метался в поисках верного пути: то писал тайные листки о порядках в «благородной Бухаре», об алчности эмира, то обращался к астрологии, усматривая в сочетаниях светил некий вызов исламскому учению о божественном предопределении. Пропаганда русской культуры, изучение русского языка, утверждение необходимости коренной реформы социальной жизни Бухары являются ведущими темами произведения Дониша «Редчайшие происшествия» («Наводир ул-вакоеъ», 1875—1882). В сатирическом произведении «Краткой истории [мангитских] эмиров благородной Бухары» («Рисолаи тарчимаи холи амирони Бухорои шариф») Дониш, преодолевая реформистские иллюзии, пришел к выводу о неизбежности низвержения существующего строя. К просветительскому направлению примыкали поэты Савдо (1823— 1873), Шохин (1857—1894), Возех (1808—1894), поэт и составитель наиболее популярной из антологий поэтов XIX в. «Подарок друзьям» («Тухфат ул-ахбоб», 1871 г.) и др. Литература Таджикистана начала XX в.В начале XX в. выступили писатели джадиды. Вследствие их идейных заблуждений им не удалось создать сколько-нибудь значительных произведений, а их деятельность не оказала сильного воздействия на развитие общественно-литературной жизни народа. Передовые писатели начала XX в., крупнейшим из которых был С. Айни (1878—1954), сохраняли традиции просветителей второй половины XIX в. Они звали народ к просвещению, к общественной активности, приобщению к русской культуре, выражали возмущение порядками эмирской Бухары, стремились помочь народу. Но в условиях нарастания революционного возмущения после революции 1905—1907 гг. этого было уже недостаточно. Но видя революционных путей избавления от гнета и насилия, некоторые из этих писателей (Хайрат, 1878—1902) впадали в отчаяние; другие (Тошходжа Асири, 1862—1916), искренне стремясь помочь народу, возлагали, однако, надежды лишь на новометодные школы. Все это придавало творчеству этих писателей ограниченный характер, ослабляло положительные стороны их творчества.
Литература Таджикистана советский период – в разработке.
Литература Таджикистана в пост-советский период – в разработке. |