Памятники древнеиранской письменностиИз книги И.С. Брагинский “Из истории персидской и таджикской литератур”
(Предупреждение: текст не вычитан, много опечаток) Памятники древнеиранской письменности являются частью древней культуры иранских племен и народностей, заселявших со II тыс. до н. э. обширные пространства Евразии — от Гиндукуша и до устьев Дона, от Каспия и до истоков Тигра и Евфрата. Обособление восточных иранцев от западных произошло в глубокой древности, задолго до нашей эры. Восточные иранцы искони заселяли Среднюю Азию (включая значительную часть нынешнего Афганистана и часть отрогов Гиндукуша), т. е. территорию к востоку и юго-востоку от Каспийского моря. В своем историческом развитии они находились в постоянном общении с населением Восточноевропейской равнины, с тюркоязычными народностями, с Китаем и Индией. Центрами восточноиранских народностей можно считать, таким образом, области Ферганы, Хорезма, Согда, Памира и Хорасана.
Западные иранцы жили к западу и югу от Каспийского моря, преимущественно на территории нынешнего Ирана (исключая Хорасан), и находились в постоянном общении главным образом со странами Междуречья и Средиземноморья. Их центрами следует считать Мидию, Азербайджан (Атропатену), Фарс. При этом необходимо подчеркнуть и тот факт, что весьма тесные и разносторонние взаимосвязи восточных и западных иранцев не прекращались веками.
Давно установленное в иранском языкознании деление на две группы языков безусловно верно и неоспоримо, но именовать эти группы, возможно, следует северной (охватывала области Ферганы, Хорезма, Согда, Памира, часть нынешнего Афганистана) и южной (охватывала области Хорасана, Мидии, Азербайджана, Фарса) . Назовем языки, на которых сохранились памятники письменности предков персидского и таджикского народов. Из северной группы — «авестийский», сакский (хотанский), согдийский и хорезмийский; из южной — парфянский, или так называемый восточный пехлеви (в том числе язык многих памятников манихейской литературы), и «западный пехлеви» (среднеперсидский). В период IV—VIII вв., вероятно, в районе Хорасана на базе южно-иранских языков, скорее всего на базе диалекта Фарса — западного пехлеви и диалекта Балха — восточного пехлеви (при преобладающей роли первого), сложился литературный язык, именовавшийся первоначально «дари» или «парси» («фарси», иначе «дарии парси») и впоследствии вытеснивший все остальные письменные языки иранских народностей, за исключением афганского (на востоке) и курдского (на западе).
О древнеиранской письменности, развивавшейся в течение почти целого тысячелетия, можно судить по таким памятникам, как Авеста, фрагменты согдийской и парфянской (восточнопехлевийской) литератур, по произведениям западнопехлевийской (среднеперсидской) письменности, развивавшейся частично на территории Хорасана, а в большей мере — Фарса. Литература на «книжном среднеперсидском языке» обычно называется пехлевийской. Интереснейшие памятники сакско-хотанской литературы, преимущественно переводные, носят религиозный (буддийский) характер и нами не рассматриваются.
Письменная литература на всех перечисленных языках носила в основном религиозный характер. В устном творчестве, видимо, преобладали мотивы идеализации общинного уклада, воспевание справедливых богатырей и вождей типа Рустама; басни, воплощавшие житейскую мудрость народных масс; сказочные сюжеты нравоучительного содержания; песни обрядового характера. Об этом можно судить по скупым фрагментам, дошедшим до нашего времени, по отрывкам, прорвавшимся в религиозные тексты Авесты, по сюжетам и образцам мифологического и героического эпоса, живущим в фольклоре иранских народов, по свидетельствам археологии и по сообщениям средневековых авторов об обрядах Согда, Хорезма, Балха и Фарса. После ознакомления с литературно-художественными ценностями, созданными древнеиранской культурой вплоть до IX в., и выявления в них двух струй — аристократической и народной, — сливающихся в письменных памятниках, но вместе с тем и противоборствующих друг другу, можно представить себе более конкретно, в чем же состояло для иранских классиков, творивших в средние века, их античное культурное наследие, или, как они сами выражались, «древние сказания», «пехлевийский напев».
Античная иранская традиция, которую преодолевали и развивали классики, складывалась в течение двух литературных эпох.
Первая, ранняя античность, нашла свое воплощение в книгах Авесты на древнеиранских языках и диалектах (условно «авестийском» и «гатическом») и относится к I тыс. до н. э.
Вторая, поздняя «античность», отложилась в памятниках письменности на среднеиранских языках (среднеперсидском и парфянском, согдийском и хорезмийском) и относится к I тыс. н. э. В наибольшей мере дошли до нас произведения пехлевийской литературы (преимущественно на среднеперсидском языке) и разноязычные фрагменты манихейской литературы.
Во всех литературных памятниках этих эпох отразились две струи — народная и аристократическо-религиозная с ее уничижительным отношением к человеку как к рабу божьему. При типологическом сопоставлении развития иранской литературы с мировой выявляется, что формирование ведущего направления в любой литературе представляет собою, по существу, поступательное движение гуманистической идеи, выраженной в художественных образах. В каждую новую эпоху обогащается художественная концепция общественного человека, становится многограннее изображение его во все новых и новых аспектах и ракурсах.
Ранняя иранская античность формировалась в условиях перехода от первобытнообщинного строя к сложившемуся классовому обществу (при ведущей роли рабовладельческого уклада и преобладании сельской общины), когда, собственно, и возникли памятники древнеиранской письменности, содержавшие значительные элементы литературы художественной, в том числе поэзии. Истоком поэзии явился фольклор, а основой поэзии (с учетом первоначального синкретизма художественного творчества) — самосознание общественного человека, формировавшееся в процессе разрыва с животным царством, выделения отдельного человека из первобытной орды. Рост человеческого самосознания отразился уже в мифологии, в таком отрыве от тотемистических представлений, когда звериное начало стало восприниматься как злое, отрицательное (драконы, змии, Ажи-Дахака, дэвы), а человеческое — как доброе, положительное. Создавались мифы не только о божествах, но и о человеке. Отсюда следовало и антропоморфирование добрых божеств (Митра, Ардвисура Анахита, затем и Ахура Мазда), широкое бытование мифов о «культурных героях», дарующих человеку блага цивилизации (Гайа Мартан, Йима и др.), о кузнеце, побеждающем злого змия Ажи-Дахака, о благодетельном огне, открытом и поддерживаемом самим человеком; происходило очеловечение всех художественных образов. Ведущей идеей становится идея человеческого героизма в борьбе со стихиями и силами, враждебными родному племени, родной земле, ярко отраженная в бытовавшем устно богатырском эпосе. Высшим художественным достижением стал образ человека-героя, богатыря-дэвоборца, типологически совпадающего с Прометеем (таков и образ Рустама, ставший центральным в иранском героическом эпосе).
Поздняя иранская «античность» складывалась в условиях перехода к раннему средневековью, к ранним феодальным отношениям. Литература стала носить полухудожественный-полурелигиозный характер, и передовое направление нашло свое отражение преимущественно в манихейской литературе, в которой в противовес ортодоксальной догме о покорности человека алтарю и престолу проводилась мысль «человек — друг божий». Ведущая идея — человеколюбие, а основной образ — человек-брат, сострадатель, доходящий в своем совершенстве до «сына божьего», даже «богочеловека». Сила гуманистической идеи в письменных памятниках была, таким образом, несколько ослаблена религиозной концепцией.
Схематично состав передовой, по существу народной, древнеиранской литературной традиции таков:
По идейно-тематическому содержанию: идея справедливого царя, народного пастыря и крестьянская социальная утопия; концепция человека как героической, богатырской личности (дэвоборца) и как собрата, интимного друга божьего; проповедь человеколюбия; темы борьбы Света с Тьмою и Добра со Злом; похвала разуму; высокая оценка роли изреченного слова; воспевание пророческой миссии поэта; порицание приверженцев зла и лжи.
По основным сюжетам и ведущим образам: циклы перволюдей и первоцарей (особенно Йима, Гайа Мартан, Кавайиды-Каяниды и др.); богатырский цикл (особенно Рустам); исторические сюжеты; путешествия в горний мир, в ад и рай; разгадка загадок; космогонические мифы; сказочные сюжеты — животного цикла, фантастические и бытовые (хозяин и работник).
По жанровым формам: восхваление — гимн, зачатки панегирика; лирика скорби (в том числе поминальные «заплачки»), начатки сатиры («поношения», «насмешки»); дидактика (в разнообразных формах); богатырские сказания и поэмы; малые песни (пейзажные и др.); сказка; притча и басня; афоризмы и поговорки; своеобразный «античный роман»; вид «тенцоны» и «развернутой загадки». Показательно, что лирика любовной страсти не дошла до нас.
По поэтике: многозначность слова, универсальная поляризация, символика, метафоры и другие тропы; симметричность и параллелизмы; хиазм; повторы, анафоры, рефрены, риторические вопросы; сравнения; дезинтеграция строк (их смысловая несвязанность между собой); строфика (в том числе пятистишие, четверостишие и трехстишие); сочетание длинной и короткой строки; силлабическая метрика с элементами тоники (роль грамматических ударений); одиннадцатисложник, восьми- и шестисложник; проявление роли цезуры в стихе; рифмоиды; включение своего имени и просьбы о награде в стихотворное произведение.
Таким образом, античное наследие достаточно богато. Классики вовсе не всегда были первооткрывателями, а нередко они становились продолжателями родной, древней традиции. Это нисколько не умаляет их роли в развитии литературы, ибо продолжение традиции было поистине новаторским. Вместе с тем поэзия на новоиранском языке — фарси начинается в IX в., а на среднеиранских кончается в VII в. (пехлевийские сочинения VIII—IX вв. носят, как отмечалось, компилятивный характер). Два века, которые легли между концом одной и началом другой литературной эпохи, — это века, когда под властью Арабского халифата иранские поэты творили не на родном, а на арабском языке. Может быть, этим объясняется то, что для них «античностью» стала и поэзия доисламского средневековья (воспринимаемая как «языческая»).
Блестящая поэзия на фарси предстает в X в. будто наследующей достижения лишь арабоязычной литературы — особенно по сюжетам, образам и поэтике. На самом же деле эта поэзия вобрала из древнеиранского наследия гораздо больше, чем это кажется при поверхностном подходе, не учитывающем состав дреьнеиранской традиции. Убедиться в этом можно, знакомясь с творчеством каждого из классиков. Иначе и не могло быть. Дело не только в иранском патриотизме классиков, обращавшихся любовно к своей традиции, отделенной от них религией и языком. Дело в том, что в Иране еще долго после халифатского завоевания оставались, часто скрываясь в пригородных развалинах, хранители иранской старины и древней веры.
Иранская античная традиция оставалась в этом смысле живой, и ее наследники — классики поэзии на фарси — переосмысляли ее, как это делали по отношению к своей античности и поэты Ренессанса на Западе. |