Строительное дело и архитектура Согда в VI-VII вв.

Из книги Б.Г.Гафуров “Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая история”
В предыдущих разделах (Самарканд – столица Согда в VI-VII вв. и
Согд в VI-VII вв. – замок Муг и Пенджикент мы уже так или иначе касались многих вопросов, связанных со строительным делом. Основным стеновым материалом в раннесредневековом Согде, как и во всей Средней Азии, являлись пахса (глинобитные блоки) и крупноформатный прямоугольный сырцовый кирпич (часто 50-52×25-26×10-12 см). Жженый кирпич применялся редко, главным образом для выстилки полов и т. Д. В несущих конструкциях в качестве стоек употреблялись деревянные столбы и колонны. Дерево находило также широкое применение в плоских перекрытиях.
Стены выкладывались столь толстыми, что практической нужды в фундаментах не было. Известно лишь несколько примеров фундаментов. В Варахше под колоннами тронного зала был устроен глубокий фундамент из жженого и сырцового кирпича (почти 2 м глубины), имелся фундамент и в пенджикентском святилище. Полы чаще всего были глино-саманные и состояли из плотной обмазки. В некоторых случаях пол делался из сырцового кирпича или даже жженого (например, в Пенджикенте, Варахше). В горных местностях для устройства полов употреблялся камень.
В постройках наблюдаются четыре типа стен; пахсовые, кирпичные, сочетание пахсы и кирпича и комбинированная кирпично-пахсовая кладка. Средняя толщина кирпичных стен – 1-1,6 м.
Помещения связывались друг с другом проходами, которые обычно перекрывались клинчатыми арками нескольких типов. Арки клались из сырцового кирпича. В проемах были деревянные двери, иногда двойные, причем устроены они были так же, как двери таджикских дореволюционных жилищ; на двух углах дверного полотнища были деревянные выступы-шипы, которые вращались в гнездах порога и верхней перемычки. Узкие и неширокие прямоугольные помещения с пролетом порядка 3 м перекрывались сводами из сырцового кирпича, обычно выполненного в применявшейся еще на древнем Востоке технике «наклонных отрезков». Маленькие квадратные помещения перекрывались куполами. Так, на Афрасиабе раскопано помещение 4,3 х 4,3 м, имеющее купольное перекрытие. Более крупные помещения имели деревянное перекрытие на столбах или колоннах. Так, в квадратных жилых залах пенджикентских комплексов устанавливались четыре центральные колонны. Они были связаны прогонами, и от них балочные прогоны были проложены на стены. Центральный же квадрат, очевидно, устраивался подобно тому, как это делается до сих пор в памирских жилищах «рузан» – из постепенно суживающихся деревянных венцов, положенных под углом 45° друг к другу. В центре был световой люк.
В помещениях, судя по обгоревшим Остаткам, были, вероятно, просторные дощатые сидения, напоминающие этнографический таджикский «кат» и другие, более массивные, вроде «тахта». Разные предметы мебели известны по изображениям настенной живописи.

Самарканд – столица Согда в VI-VII вв.

Из книги Б.Г.Гафуров “Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая история”
Столицей Согда был Самарканд. Город располагался на городище Афрасиаб. Территория этого городища – 219 га. Археологические раскопки на Афрасиабе проводили Н. И. Веселовский, В. В, Бартольд, В. Л. Вяткин. Основы современных знаний об Афрасиабе заложили раскопки А. И. Тереножкина. Широкие археологические исследования на Афрасиабе, проводящиеся с 1958 г. узбекскими археологами под руководством В.А. Шишкина и Я.Г. Гулямова, привели к первоклассным открытиям. Однако многие вопросы истории Самарканда VI- VIII вв. остаются еще неясными.

А. И. Тереножкин считает, что это было время расцвета Самарканда. В северной части города находилась цитадель, южнее – шахристан, В этот период разросшийся город был обнесен на юге двухрядным кольцом стен (периметр стены шахристана около 2 км); на севере границей служат обрывы к р. Сиаб. Стены в значительной мере шли параллельно друг другу на расстоянии 8-10 м, причем внутренняя была гораздо более мощной, а башни располагались в шахматном порядке. Эта двухрядная стена (ее называют второй) включила в состав защищенной городской территории предместье предшествующего периода, т. е. IV-V вв. Но в VI-VII вв., уже после того как была построена двухрядная стена, городская территория вновь распространилась далеко за пределы городских укреплений, город разрастался на юг, по направлению магистрального канала.
Итак, Самарканд VI-VIII вв. был очень сильно укреплен. Без дополнительных доказательств ясно, что наличие двух рядов стен значительно повышало эффективность городских укреплений. Южные ворота двухрядной стены были устроены в месте наибольшего расстояния между двумя стенами. На этом участке обе линии соединены полукруглыми перемычками, так что противник, прорвавшийся через внешние ворота, попадал в полукруглый отсек, простреливавшийся со всех сторон. Еще сильнее были укреплены восточные ворота: здесь снаружи были две башни, а внутри – стена с замаскированным проходом.
В 1965 г, примерно в середине городища Афрасиаб за пределами второй городской стены вскрыт большой архитектурный комплекс. В некоторых помещениях сохранились фрагменты росписей. В одном из залов – обгоревшие балки со следами резных украшений и фигуры плохо сохранившихся кариатид. Особенно интересными оказались два парадных зала с живописью г35.
Одним из крупнейших центров бухарского Согда было городище Варахша. Его раскопки проводились В. А. Шишкиным в 1938-1939 гг. и 1949-1954 гг. Основная часть городища Варахша – это холм, в плане приближающийся к треугольнику. Его площадь – около 9 гектаров, высота примерно 10 м. Еще на 9,5 м возвышается массив цитадели (первоначально она возвышалась над окружающей местностью на 30 м!). Это было крупное сооружение (со сторонами 31 м), вознесенное на пахсовый стилобат-основание. К западу от цитадели находился дворец бухархудатов. Этот дворец состоял из целой серии помещений разного размера, замыкающихся с запада обширным открытым тронным залом. Парадные помещения располагались в ряд. Некоторые из них были очень крупными. Стены многих помещений дворца покрывал великолепный резной штуковый орнамент и замечательные сюжетные росписи. Напротив дворца возвышались, очевидно, храмовые сооружения. В северной, восточной и западной частях Варахщи были постройки горожан.

Из других городов Бухарского оазиса следует упомянуть Пайкенд, площадь которого достигла 20 га. Он имел сильные городские укрепления, в том числе цитадель. К городищам Самаркандского района относятся Кафыр-кала и верхний горизонт Тал-и Барзу.
В долине верхнего Зеравшана благодаря многолетним раскопкам Б. Я. Ставиского изучено много поселений и замков. Так, в 12 км от замка на горе Муг, у селения Мадм, Б. Я. Ставиский и Ю. Якубов изучают городище Гардон-и Хисор – крупное сооружение дворцового типа, расположенное на горной вершине. Оно погибло от пожара. Основная дворцовая постройка включила более десятка различных помещений, в том числе крупный парадный зал, домашнее святилище и т, д. Здесь найдены прекрасные образцы резного дерева. Очень много памятников исследовано в долине Магиана. Всего же в районе верхнего Зеравшана выявлено свыше 50 раннесредневековых памятников.
И, наконец, много крупных городских поселений в эпоху раннего средневековья было, как выявили работы С. К. Кабанова, в южном Согде – в бассейне р. Кашкадарьи.

Согд в VI-VII вв. – замок Муг и Пенджикент

Из книги Б.Г.Гафуров “Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая история”

Нигде, быть может, не выступает столь очевидно значение археологических открытий и исследований, как при изучении раннесредневековой истории Согда. Мы уже не раз ссылались на эти археологические материалы. Остановимся несколько подробнее на материалах, обнаруженных в замке на горе Муг и древнем Пенджикенте.
Местные жители – таджики селения Хайрабад (совр. Айнинский район) с давних времен знали старинное место, которое они называли Кала-и Муг, т. е. замок Муг, или, как стало общепринятым в научной литературе, «замок на горе Муг». В начале 30-х годов жители часто посещали это место, а весной 1932 г. пастух Джур Али случайно нашел там плетеную корзину и лист шелковистой бумаги с непонятными для него письменами. Не смогли разобрать, что там написано, ни местные, ни уратюбинские грамотеи. Осенью об этом узнал тогдашний секретарь райкома партии Абдулхамид Пулоти, большой ревнитель древней истории и культуры. Он сразу же оценил значение находки и отправил этот документ в г. Душанбе. Как раз в 1932 г. по просьбе ЦК Коммунистической партии Таджикистана и правительства республики постановлением Президиума Академии наук СССР была учреждена Таджикистанская база АН СССР. Ее первым руководителем был всемирно известный востоковед академик С. Ф. Ольденбург. Специалисты базы установили, что документ написан на уйгурском или на согдийском языке, а весной 1933 г. фотография этой рукописи была передана выдающему советскому иранисту А. А, Фрейману. Он определил, что этот документ – письмо, написанное на согдийском языке согдийским курсивным шрифтом. Находка, сделанная пастухом, оказалась важнейшим научным открытием. Памятники согдийской письменности были известны значительно раньше (были найдены в Восточном Туркестане). В 1932 г. они впервые были обнаружены на территории самого Согда. Согдийские письма из самой Согдианы – было от чего взволноваться ученым!

Согдийским документ с горы Муг. Брачный контракт

А.А. Фрейман приехал в Душанбе, познакомился с документом, уточнил обстоятельства находки. Возникла первоначально казавшаяся дерзкой мысль: нет ли еще рукописей. По совету А. А. Фреймана на место выехала группа сотрудников Таджикистанской базы АН СССР. Общественность республики с нетерпением ожидала дальнейших открытий. В этой обстановке А. Пулоти летом 1933 г. организовал раскопки. Разумеется, он не был специалистом-археологом и кое-что, должно быть, упустил, но его энтузиазму и энергии следует отдать должное. В июле было найдено свыше двух десятков документов, а также некоторые предметы материальной культуры. Совнарком Таджикской ССР принял специальное постановление и выделил необходимые средства для дальнейших поисков.
Осенью на место находки выехал ученый секретарь Таджи кистанской базы АН СССР А. И. Васильев вместе с экспедиционной группой. Именно тогда были начаты научные раскопки замка; А. В, Васильев обнаружил еще 21 рукопись. По решению руководящих органов Таджикистана в октябре была снаряжена целая экспедиция во главе с А. А. Фрейманом. В ее составе в ноябре 1933 г. А. И, Васильев произвел раскопки замка на горе Муг, Позже (в 1947 г.) замок был дообследован В. Л. Ворониной.
Гора, на которой расположены развалины замка, высится восьмидесятиметровой глыбой на левом берегу р. Зеравшан, там, где в нее впадает маленькая р. Кум. С трех сторон эта возвышенность окружена рекой, с четвертой на нее ведет крутой подъем. Верхняя площадка была окружена каменной стеной, делавшей замок еще более неприступным. На верхней площадке находятся развалины здания, когда-то бывшего двухэтажным. К моменту раскопок сохранились лишь развалины нижнего этажа. Здание имело вид неправильного прямоугольника со сторонами 18,5-19,5 м. В нижнем этаже схема планировки была следующей: четыре длинных, почти на всю длину здания, и узких помещения и одно более короткое (ширина этих помещений 1,9-2,25 м) открывались северными торцами в еще более узкий поперечный коридор, который связывал эти помещения в единое целое. Из коридора был выход наружу. Основания стен были сложены из камня, верхние части и своды – из сырцового кирпича. Замок очень небольшой. Он лишен каких-либо орнаментов или украшений, его функции были, очевидно, военно-сторожевыми.
В процессе раскопок выяснилось, что документы (общее количество найденных документов превысило 80, из них 74 – согдийских) лежали на высоте 50-70 см над полом в слое обвалившегося свода. А. И. Васильев сделал правильное заключение, что здание первоначально было двухэтажным, документы хранились на втором этаже. В процессе раскопок были найдены не только документы, но и многочисленные предметы материальной культуры – их коллекция достигла 400. Разнообразны гончарные изделия. Очень интересны плетеные изделия: крышки, корзины и т. д. Они сделаны удивительно тщательно н по технике плетения и форме напоминают плетеные изделия памирских таджиков. Отдельного упоминания заслуживают деревянные изделия: великолепные точеные, блюда, пуговицы, лопата, ложка, обруч и др. Интересна деревянная шкатулка, обтянутая черной тонкой кожей, на крышке ее изображены розетки в виде восьмиконечной звезды, нанесенные красной краской. Уникальным является деревянный щит, обтянутый кожей с красочным изображением лошади и вооруженного всадника. Значительная коллекция тканей состоит из хлопчатобумажных, шелковых и шерстяных образцов. Совершенно особое место занимают кружевные головные сетки, плетенные из хлопчатобумажных нитей,- великолепные и совершенно уникальные произведения древнего среднеазиатского кружевного искусства. В числе предметов вооружения, помимо упоминавшегося выше щита (он, быть может, был не боевым, а церемониальным), следует также упомянуть деревянные ножны кинжала, железные наконечники стрел, древки стрел – камышовые, деревянные, комбинированные. Найдены изделия из стекла, шесть монет, растительные остатки.

Щит с изображением всадника. Замок на горе Муг

Вся богатая коллекция впервые дала представление об облике материальной культуры согдийцев, а эпохальное открытие письменных документов сулило, после их расшифровки, много ценнейших данных по истории и духовной культуре. В результате напряженного труда А. А. Фреймана была начата расшифровка согдийских рукописей, эту работу завершили его ученики – М. Н. Боголюбов, В. А. Лившиц, О. И. Смирнова; арабский документ был прочитан и прокомментирован И. Ю. и В.А. Крачковскими.
Изучение всех материалов позволило точно датировать замок на горе Муг и сделанные в нем находки. Путеводную нить дал арабский документ, в котором В. А. и И. Ю. Крачковские сразу же прочли имя «Дивасти» (согдийцы называли его «Деваштич»), который упоминается в источниках по истории завоевания арабами Средней Азии. И. Ю. Крачковский через 10 лет после сделанного открытия в своей книге «Над арабскими рукописями» дал яркое, документально точное описание, как все это происходило. Затем он делает заключение: «Действительно, имя Дивасти послужило ключом ко всему: оно не только разъясняло арабское письмо, но подвело твердую базу для разработки согдийских документов. Дивасти оказался согдийским властителем, остатки архива которого и попались экспедиции на гору Муг. Разгаданное уже с гораздо меньшим трудом имя того арабского правителя, которому он адресовал свое письмо, неожиданно принесло совершенно точную дату документа сотым годом хиджры, около 718-719 года н. э.». Уже в феврале 1934 г. в Ленинграде, на сессии Академии наук, посвященной отчету экспедиции на гору Муг, были доложены ее результаты, в частности первые попытки чтения согдийских рукописей и результаты расшифровки арабского документа. Справедливы слова И. Ю. Крачковского. «…Это было торжество – торжество экспедиции, обогатившей науку невиданными материалами, и торжество самой науки, показательно говорившей о своей мощи, которая на глазах всех как бы поднимала наши знания на высшую ступень». Хочется добавить еще, что в это торжество внесли свою лепту и скромный пастух, и секретарь райкома партии, и руководители республиканских организаций, и корифеи советского востоковедения.
Все это привлекло внимание ученых к бассейну верхнего Зеравшана. В Таджикистане не было тогда археологических учреждений, но были люди, интересующиеся прошлым республики. Одним из таких энтузиастов был краевед-археолог В. Р. Чейлытко, человек большой энергии, В 1934-1937 гг. им изучался бассейн верхнего Зеравшана, в частности были произведены небольшие раскопки на городище древнего Пенджикента. Из скупых газетных сообщений нельзя получить сколько-нибудь полного представления об этих раскопках, хотя они, несомненно, дали интересные результаты. Имеющиеся описания страдают неточностью. Вместе с тем следует подчеркнуть, что В. Р. Чейлытко правильно определил значимость городища древнего Пенджикента и те перспективы, которые могут открыться при его изучении: оно,- писал он,- выведет на свет целый город до арабского завоевания, без следов каких бы то ни было поздних «влияний», так как город после его разрушения в начале VIII в, не был никем населен. При раскопках были найдены произведения искусства, монеты, керамика.

Чисчт. росписей из никла «Рустамиада», Пенджикент
Однако научное изучение Пенджикента было начато лишь лет спустя. В 1946 г. была организована большая научная экспедиция – Согдийско-Таджикская археологическая экспедиция. В ее работах участвовали три учреждения: Институт истории материальной культуры АН СССР Таджикский филиал АН СССР и Государственный Эрмитаж. Начальником экспедиции был назначен один из крупнейших советских востоковедов и археологов, ученик В. В. Бартольда, член-корреспондент АН СССР А, Ю. Якубовский. С группой сотрудников он в 1946 г. посетил Пенджикент. Детальный осмотр городища, с учетом информации о работах В. Р. Чейлытко, привел А. Ю. Якубовского к заключению о целесообразности проведения здесь больших раскопок. Ученый исходил из того, что «древний Пенджикент не знал жизни в мусульманское время». А. Ю. Якубовский надеялся получить материалы для суждения о среднеазиатском городе времени, предшествующего арабскому нашествию. Он вывел изучение древнего Пенджикента из краеведческих закоулков и тупиков на центральную магистраль советской науки. Вплоть до своей смерти (1953 г.) А. Ю. Якубовский возглавлял археологические раскопки в Пенджикенте. Затем эти работы проходили под руководством М, М. Дьяконова (умер в 1954 г.), а с 1954 г. ими руководит А. М. Беленицкий.
Руины древнего Пенджикента находятся в 60 км на восток от Самарканда, на окраине современного города Пенджикента. Здесь, на краю высокой речной террасы Зеравшана, раскинулось древнее городище. До раскопок здесь были богарные посевы. На глади террасы возникала оплывшая городская стена с выступами-башнями. Поднявшись на нее, можно было увидеть неровную поверхность городища: бугры, всхолмления, чередующиеся с впадинами, разной ориентации и величины. Это основная городская территория, по терминологии более поздних источников, шахристан. Его площадь достигает 19 га, а окружность- 1750 м. Стены шахристана лишь на севере и востоке прямые, в других местах, следуя рельефу местности, имеют уступчато-изломанный контур. На запад от шахристана, когда-то включенная в единую фортификационную систему, высится цитадель – резиденция правителя. Она находится на холме высотой до 30 м и отделена от шахристана саем. К востоку и юго- востоку от шахристана находились пригородные усадьбы – зародыш рабада (торгово-ремесленного пригорода) городов развитого средневековья. К югу от шахристана имелись небольшие холмики, раскопки которых показали, что это зороастрийские наусы. Здесь, следовательно, находился некрополь.
Шахристан был рассечен улицами. Ширина этих городских магистралей 3-5 м, они то идут параллельно друг другу, то сливаются. По сторонам улиц находились массивы жилых, хозяйственных и торгово-ремесленных помещений. Так, вдоль одной из этих улиц, получившей условное обозначение № 1 и прослеженной на протяжении 100 м, располагались с одной стороны жилые массивы XIII и VI, а с другой – III, XX, VII и XVI. Каждый такой массив состоял из десятков комплексов и свыше сотни помещений.
Так, жилой массив – объект III, находящийся в северо-восточной части города, имеет вид вытянутого с севера на юг почти правильного прямоугольника 190×35 м. Западный фасад вначале, на протяжении 100 м, тянется в виде гладкой стены с пятью проемами и одним айваном, затем на юге приобретает иной характер. Восточный фасад более расчленен дверными проемами и айванами. Весь массив состоит, по О. Г. Большакову, из восьми комплексов, каждый из которых включает 10-15 помещений. Комплексы состоят из помещений первого этажа и пандуса, ведущего на второй этаж. Центром комплексов являлся большой квадратный зал. Комплексы отделены друг от друга глухими стенами.
Объект VI/XIII отличается менее регулярной планировкой, чем объект III. Помещения этого комплекса примыкают к городской стене, оставляя у ее излома свободный участок – двор. Б. Я- Ставиский выделяет здесь множество комплексов, каждый из которых состоит из четырех-десяти помещений нижнего этажа. В нескольких из них имеется большой парадный зал, ведущий в него сводчатый коридор, дополнительные помещения и пандус в помещении второго яруса. Эти комплексы аналогичны вышеописанным комплексам объекта III.
Как подметила В, Л. Воронина, намечается деление каждого из этих комплексов на две части: парадную и собственно жилую. Наиболее богатые комплексы имели вход, оформленный в виде айвана. Комнаты первого этажа обычно сводчатые, очень высокие (до 5м) с суфамн-лежанками вдоль стен. Эти помещения были темными и плохо освещенными. Пандусы или лестницы вели на второй этаж. Вторые этажи были, очевидно, значительно более светлыми и легкими. Не исключено, что они были приспособлены для летнего жилья. Центром таких комплексов, как указывалось, являлись крупные, квадратные (площадью в среднем 50-80 кв. м) залы. Их стены обегали высокие суфы, а напротив входа суфа имела вид широкого выступа- эстрады. В этих залах плоское деревянное перекрытие покоилось на четырех колоннах, причем в центре оставался световой люк. Стены залов покрывались росписью, а колонны – резьбой. Здесь же находились резные деревянные статуи.
Каждый такой комплекс, или секция,-жилище представителя знати, где имеются помещения для проживания владельца и членов его семьи, отдельные (иногда изолированные) помещения для слуг и хозяйственные помещения, а также парадный зал, который, возможно, отчасти выполнял функции «мехманханы» таджикского богатого жилища XIX – начала XX в.
Наряду с такими комплексами в состав массивов входили и другие, лишенные парадных залов, меньшие по размеру и значительно более скромные или даже бедные. Это жилища рядового городского населения.
Один из комплексов объекта VI имеет особую планировку, В нем четыре парадных помещения, в том числе прямоугольный парадный зал (12,7×7,9 м). Там найдено 100 игральных костей, среди росписей зала – сцена игры с доской и костями. Хотя невозможно окончательно обосновать догадку В.Л. Ворониной, что это был своеобразный «игорный зал», но общественное назначение комплекса не вызывает сомнений.
Жилые массивы не являлись единовременными постройками. Они расширялись и многократно перестраивались.
В последние годы удалось определить также назначение изолированных помещений (иногда двухчастных) с прямым выходом на городские улицы. На раскопанных участках четырех улиц количество таких помещений превысило четыре десятка. В некоторых из помещений имеются горны, куски кричного железа, очажные устройства с ошлакованными стенками и другие следы производственной деятельности. Во всех этих помещениях сравнительно много монет. А. М. Беленицкий не без основания считает их мастерскими и лавками или теми и другими одновременно.
Один из подобных комплексов пристроен к богатому жилому дому и состоит из площадки, обращенной к этой улице, и выходящих на нее небольших помещений. Вдоль них шел навес. Базары тянулись вдоль городских магистралей. Как и в период развитого средневековья, они объединяли торговые и производственные функции.
По словам А. М. Беленицкого, «раскопки последних лет радикально меняют представления об уличной сети города. Перед нами регулярная сеть прямоугольных улиц, разделяющих застройку на сравнительно четко ограниченные кварталы. Несомненно, имелись и площади, самые различные по размерам».
В северной половине городища имеется большая впадина – площадь. К западу от нее были два холма, которые оказались постройками примыкавших друг к другу общественных сооружений, которые чаще всего определяются как храмы: южный (№ 1) и северный (№ 2). Храмовые комплексы состояли из двух частей: собственно храмового здания и ограды, включавшей множество вспомогательных (жилых и хозяйственных) помещений. При этом храмовое помещение комплекса № 2 расположено в центре двора, со всех сторон окруженного оградой из помещений (размеры двора 75-80 м с востока на запад, 60 м с севера на юг), а в комплексе № 1 двор примыкает с одной (восточной) стороны. Храмовые помещения поставлены на стилобате и приподняты по отношению к двору. Попав внутрь ограды, посетитель мог видеть на одной оси с воротами шестиколонный портик-террасу (длина ее по фронту около 21 м). За ним, в глубине, айванное, открытое вст двор, т. е. на восток, четырехколенное квадратное помещение (7,85×8,1 м в одном храме и 8,1×10,3 м – в другом). Из него можно было попасть в лежащее в глубине небольшое прямоугольное святилище. По бокам и сзади основное здание окружала обходная галерея, сообщавшаяся с портиком-террасой. Стены центральных четырехколонных залов и айванов-террас были покрыты росписями, по-видимому, имелась и глиняная скульптура. Вход в ограду комплекса № 2 был украшен глиняным барельефом. А, М. Беленицкий доказал, что часть росписей этих комплексов имела ритуальное значение, а также выяснил историю комплексов.

Пенджикентскнй Шива

Роспись, иллюстрирующая басню о птице, которая несла золотые яйца.
Пенджикент

Резная деревянная панель из Пенджикента

Даже в руинах здания храмов производят величественное впечатление. Зодчий поставил себе определенную задачу, которую и разрешил мастерски. Выходящий на площадь богатый портик открывает вид на центральное здание храма. «Храм, поднятый на платформу, господствует над пространством двора, целиком открытый зрителю своим широким пандусом, легкой колоннадой и богатым залом. Можно представить себе праздничное великолепие постройки – стройность колонн, тонкий рисунок резьбы и скульптуры, симфонию красок, переливающихся в глубине айванов, широко открытых навстречу восходящему солнцу».
Все эти раскопки вскрыли верхний горизонт шахристана, который относится к VII-VIII вв. (более ранние периоды пока еще слабо изучены).
Это было время расцвета города. Он был прерван арабским нашествием. На некоторых участках прослеживаются следы большого пожара – скорее всего 722 г. н. э., но не исключено, что он был несколько позже (до 738/39 г.).
Примерно в 738-740 гг. город вновь восстанавливается. Однако затем, в 70-х годах VIII в., возможно в связи с восстанием Муканны, Пенджикент был вновь разрушен арабскими войсками, и на этот раз жизнь в шахристане и рабаде прекратилась окончательно.
На отдельных участках были исследованы и нижележащие слои. Оказалось, что как цитадель, так и шахристан, окруженный стеной, возникли еще в V – начале VI в. Именно в это время город рос, формировался.
Одновременно А. И. Тереножкиным были начаты раскопки цитадели. В последние годы здесь успешно работает молодой археолог А. Исаков.
Они установили, что цитадель состоит из донжона с примыкающей площадкой и нижнего яруса построек, обращенных в сторону шахристана. Именно здесь обнаружен комплекс парадных помещений, в том числе громадных залов с суфами и эстрадами. Центральное место занимает огромный парадный зал (10×12,5 м) с глубокой лоджией. Особенностью его планировки является трехступенчатое расположение площадок, повышающихся от входа к лоджии. Найдены деревянные части оснований трона. Помещения украшены великолепной настенной живописью, сильно пострадавшей при пожаре. Очень вероятно, что это остатки дворца Деваштича.
Пригород занимает территорию 20-25 га. Здесь не было сплошной застройки, а располагались отдельные усадьбы. В 1951-1953 гг. раскопано девять домов-усадеб, до раскопок имевших вид холмов. Один из этих холмов, стоявший изолированно, имел размеры 22×16 м при высоте 2,5 м.
Раскопки выяснили планировку. Дом включал помимо входного еще три помещения, коридор и пандус. Помещения относительно хорошей сохранности. В дальней комнате имелась винодавильня, из чего можно заключить, что семья, проживавшая в этой усадьбе, занималась виноделием. В других помещениях жили владельцы усадьбы: в одном, может быть, содержали скот.
Иногда в нескольких метрах от жилых домов находились наусы – гробницы, где жители пригорода хоронили покойников.
Городской некрополь расположен менее чем в полукилометре от южных стен шахристана. Здесь можно насчитать сейчас 70 холмов (первоначально их было, по крайней мере, в 2-3 раза больше). Три десятка их было раскопано – это оказались наусы, куда помещались оссуарии с костями покойников. Это небольшие камеры с арочным входом (после захоронения вход забивался). Внутренняя площадь камеры обычно 4-5 кв. м, но доходит до 10 кв. м. Вдоль стен – суфы, на которые ставились оссуарии.
В процессе раскопок получен богатейший материал по строительному делу и архитектуре, искусству, различным сторонам ремесел.

Колонизационная деятельность согдийцев в VI-VII вв.

Из книги Б.Г.Гафуров “Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая история”
Колонизационная деятельность согдийцев в этот период была связана, с одной стороны, с их торгово-экономической жизнью, с другой, – с общими социально-экономическими и политическими процессами, протекающими внутри самого согдийского общества.
Одним из направлений согдийской колонизационной деятельности было Семиречье. В первой половине VII в. для Сю- ань-изана Семиречье – это страна Су-ли, т. е. Согд. Какие- то явления, связанные с согдийской колонизацией, отразил и рассказ Наршахи о восстании Абруя. В XI в, Махмуд Кашгарский сообшил ценнейшие данные о Семиречье. Народ, живший здесь, он называет «согдак» и пишет, что это «народ, поселившийся в Баласагуне, они из того Согда. котооый между Бухарой и Самаркандом, только они приняли одежду и нравы тюрок». В топонимии Семиречья в X-XI вв. было много согдийских элементов.
А.Н. Бернштам сопоставил данные письменных источников с археологическими наблюдениями и выдвинул идею, что согдийская колонизация Семиречья осуществлялась двумя волнами: первая прошла в III-V или VII вв., вторая – с VII в., причем вторая волна была, многоэтапной: второй этап был связан с арабским завоеванием и походами Саманидов. Он обращал большое внимание на слияние культуры согдийских поселенцев с культурой кочевников. Действительно, как показали дальнейшие археологические раскопки, с V-VI вв, в Чуйской долине появляются памятники развитой оседлой жизни. Здесь безусловно сказалась роль согдийцев, которые занимались в этих городах ремеслом, торговлей и, очевидно, также сельским хозяйством. В городах поселялись и переходившие к оседлости кочевники.
Как и в предыдущий период, согдийские колонии имелись и за пределами Средней Азии. Изучавший этот вопрос Э. Г. Пуллейблэнк дает следующую характеристику, с которой (почти во всем) мы солидарны: «Не только выдающиеся торговцы, но и художники, ремесленники и носители новых религий, согдийцы путешествовали и селились как вдоль торговых путей Центральной Азии, так и в глубинных областях Китая и среди кочевников степей. Многое из этого, например большое цивилизующее влияние согдийцев на тюрок, уже известно». Такую же роль, как указывает далее исследователь, согдийцы играли в отношении уйгуров. После завоевания Средней Азии тюрками взаимоотношения между ними и согдийцами, уже существовавшие ранее, становятся еще более тесными. При этом связи укреплялись не только с западными тюрками. Большое количество согдийцев жило при дворе кагана восточных тюрок, в современной Монголия. Более того, выясняется, что согдийцы захватили, после крушения династии Суй, контроль над областью Хами. Здесь они сохраняли власть. Подчиняясь восточным тюркам, и позже. Во второй четверти VII в. под руководством знатного самаркандца Кан Янь-тян согдийцы обжили район Лоб-Нора, заселив один покинутый город и выстроив здесь три селения. Одно из этих селений называлось «виноградным» (Путаочэн) – в центре его имелся виноградник. Судя по результатам переписи середины VIII в., в области Дуньхуаня в согдийских поселениях преобладали выходцы из Самарканда, за ними шли последовательно выходцы из Бухары, Ташкента, Цао (было два Цао, одно соответствовало Кабудану, другое – Уструшане), Тохаристана Кушании, Маймурга и Кеша.
Согдийцы – торговцы, ремесленники, проповедники, воины, полководцы, ученые и т.д. играли значительную роль в истории Центральной Азии – от Тибета и Ладака (там найдена согдийская надпись самаркандца Ношфарна, направлявшегося, как он сообщает, в Тибет) до Монголии. Что же касается Восточного Туркестана, отсюда происходит множество памятников согдийской письменности, неопровержимо свидетельствующих о роли согдийцев в истории этой страны, на все стороны культуры которой, и в частности искусство, согдийский элемент оказал исключительно большое влияние.

Ремесла и торговля Согда в VI-VII вв.

Из книги Б.Г.Гафуров “Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая история”
Горы, окружающие Согд, изобилуют различными полезными ископаемыми. О добыче некоторых из них известно из сообщений письменных источников. Так, в них есть прямое указание на добычу золота и нашатыря. Золото не только добывалось, но и в больших количествах экспортировалось из Согда, в частности, из Кеша и Маймурга.
Из Маймурга вывозился металлический сплав – обозначающий.его термин переводят как «латунь», т. е. сплав меди и цинка. Добывалась также соль. Она шла в пищу и для поделок. В источниках особо отмечается цветная соль, привозившаяся из Маймурга и Кеша.
Большой объем добычи полезных ископаемых определялся, прежде всего, внутренними потребностями и лишь отчасти стимулировался экспортом. Археологические материалы, связанные с металлическим производством, весьма разнообразны. Особенно много таких материалов получено при раскопках в Пенджикенте. Одна из металлических мастерских обнаружена здесь на третьем объекте. Она состоит из двух соединенных помещений. В одном из них в невысокую суфу вкопан вниз горловиной хум. Он служил горном. Кроме того, здесь были и другие производственные сооружения. Найдено два двухканальных сопла. Согдийские ремесленники для достижения высокой температуры применяли два меха, что обеспечивало непрерывность дутья, т. е. законченность цикла (между прочим, эта проблема стояла и перед инженерами западноевропейского средневековья).
В другой мастерской металлиста (также двухкомнатной) в основном помещении четко выделяется рабочая площадка. Горн имел устье и отверстие для сопла. Внутри горна – скопление шлаков. На полу мастерской много кусков железа и шлаков.
Найдены также лопатки для горна, кузнечные инструменты, начиная от наковальни и кончая молотками и массивными зубилами.
Продукция металлистов была очень разнообразна. Даже если исключить предметы вооружения, ассортимент был очень велик. Это и орудия производства – лопаты, топоры, серпы и др.; предметы, связанные со столярно-плотничьим делом: гвозди, костыли, накладки, скобы и др. Бытовые предметы представлены железными ножами разных типов, железными и бронзовыми ременными пряжками, накладками, украшениями, железными ножницами, дверными ключами, сложными бронзово-железными светильниками и т. д.

С металлическим производством очень тесно было связано оружейное. Металлисты нередко одновременно являлись и оружейниками, хотя существовали, по видимому, и специализированные мастера-оружейники.
Наступательное оружие согдийцев состояло из оружия дальнего и ближнего боя. У них были сложносоставные и простые луки, мечи, кинжалы, копья, булавы, секиры. Оборонительный доспех состоял из щита, кольчуги, панциря и шлема. Отсылая за подробным описанием к публикациям раскопок и специальным, работам, отметим следующее. Находки самих изделий, в частности щита и стрел в замке на горе Муг, наконечников стрел и накладок на лук в Пенджикенте и т. д., а также обильные иконографические материалы, упоминания письменных источников доказывают, что оружейное производство являлось одним из ведущих отраслей ремесла. Огромное количество оружия могла изготовить лишь целая армия специалистов-ремесленников. Их работа была чрезвычайно трудной, требовала длительного времени и большого искусства. Возьмем, к примеру, сложносоставной лук. Для изготовления такого лука, по историко-этиографическим данным, требовалось от года до двух лет. Обнаружение костяных накладок сложносоставного лука на Пенджикентском городище показывает, что их изготавливали и в Пенджикенте. Оружие аристократов, в частности мечи и кинжалы, должно было отличаться и высокохудожественным исполнением. Судя по дошедшим экземплярам и иконографическим материалам, согдийские оружейники успешно справлялись с изготовлением художественно оформленного оружия. Рукоятки кинжалов и мечей, ножны представляли настоящие произведения искусства, они делались из драгоценных металлов, украшались инкрустацией и накладками, оформлялись в виде голов драконов и т, д. То же можно сказать и о некоторых щитах.
Законченность исполнения отнюдь не исчерпывала достоинств согдийского оружия. Еще более существенно, что оно было очень эффективным. Согдийский оборонительный доспех славился далеко на востоке и на запале. В 718 г. согдийцы прислали в Китай в качестве подарка свою кольчугу. В результате китайские оружейники взяли ее за образец и в китайской армии также появились кольчуги.

Из самаркандского Согда происходят превосходные «художественные вещи». Названия некоторых из них донесли до нас письменные источники. Это драгоценные жаровни-курильницы, маленькие сосудики для глазных лекарств. Из Самарканда, Маймурга, Кеша к иностранным дворам посылали в подарок драгоценные камни и изделия из них; из Самарканда, в частности,- ваза из карнелиана.
На настенных росписях изображено много ювелирных изделий – блюд, чаш, кубков. К числу произведений согдийского ювелирного ремесла, относятся некоторые предметы, найденные за пределами Средней Азии, например серебряное блюдо со сценой поединка, найденное в деревне Кулагыш (бывшая Пермская губерния) и ныне хранящееся в Государственном Эрмитаже. Другим примером согдийского ювелирного искусства иногда считают блюдо с изображением всадника, стреляющего в нападающего на него льва. Однако для этого нет достаточных оснований, ибо надпись на этом сосуде не согдийская и в ней прямо указано имя лица, по заказу которого изготовлено блюдо. Лингвистический анализ приводит к заключению, что блюдо скорее всего было сделано в Иране, в послесасанидское время.
При раскопках найдено немало различных ювелирных изделий- великолепные золотые серьги с овальным медальоном из красной шпинели, украшенные бирюзой и жемчужинками; бронзовые, золотые и серебряные перстни с вставками из драгоценных и полудрагоценных камней; замечательная коллекция бус – сверкающих, переливающихся всеми цветами радуги, словно капли росы в лучах утреннего солнца.
Очень высокого развития достигло текстильное ремесло Согда. Об этом можно судить на основании археологических находок и сообщений письменных источников. В замке на горе Му г найдено около 150 образцов тканей. Хотя они плохой сохранности и обнаружены только в фрагментах, все же они дают возможность для технологических определений. М. П. Винокурова насчитала среди 135 обработанных ею образцов тканей с горы Муг 90 фрагментов хлопчатобумажных, 44 шелковых и лишь 1 шерстяной (И. Бентович говорит, что в коллекции «значительно меньше шерстяных»). Все хлопчатобумажные ткани исполнены самым простым полотняным переплетением. Сами нити слабокрученые, бугристы, неравномерной толщины. Ткань довольно редкая: от 8-10 нитей основы и 10-12 нитей утка на кв. см до 10-14 нитей основы и 20-15 нитей утка на кв. см, причем самые грубые из образцов напоминают современную мешковину. Всего же по толщине нитей, качеству плетения и его плотности можно насчитать четыре группы хлопчатобумажных тканей. Ни одного образца орнаментированных хлопчатобумажных тканей не обнаружено.
Особую группу составляют комбинированные ткани. Основа их состоит из чередующихся групп шелковых и хлопчатобумажных нитей, уток же – хлопчатобумажные нити.
Чисто шелковые ткани также подразделяются на четыре группы. Большинство из них исполнено более сложными киперным (саржевым) и репсовым переплетениями, лишь изредка полотняным или комбинированным – полотняным и киперным. Плотность многих из этих тканей значительно выше, чем хлопчатобумажных: до 39-40 нитей основы и 39-40 нитей утка на кв. см. Вообще для изготовления шелковых тканей мастер должен был владеть довольно сложными приемами. Некоторые из мугских шелковых тканей показывают тяготение к технике хлопчатобумажного ткачества, что вместе с вышеупомянутым образцом комбинированной хлопчатобумажно-шелковой ткани намекает на вероятность постепенного перехода ткачей хлопчатобумажных тканей к приемам и технике шелкоткачества. При помощи нитей разного цвета делались узорчатые, ткани. Узор состоял из ромбовидных фигур, в центре которых помещались цветочные розетки (аналогичный орнамент есть на одеждах в росписях Пенджикента). Встречаются также зубчатые розетки, в центре которых горошины или сердцевидные фигуры; четырехлепестковая пальметка; растительные побеги со стилизованным цветком; сложные орнаменты-круги с розетками в центре в комбинации с цветочными побегами и т. д. Некоторые из шелковых тканей мугской коллекции могли быть привезены из Китая и из Средиземноморья, но основная часть несомненно изготовлена на месте, в Согде.
Шерстяной фрагмент-крупного цвета с узкими голубовато-синеватыми полосками.
По-видимому, при изготовлении этих тканей применялись специальные станки. Одна из принадлежностей текстильного производства – вилка-гребень для прибивания нитей утка найдена на. горе Муг (один целый экземпляр и несколько фрагментов).
В живописи Варахши. как, впрочем, и Пенджикента, ткани богатых одеяний имеют исключительное разнообразие мотивов и узоров: от простых ромбических клеток и розеток до сложных комбинаций из кругов с вписанными в них изображениями птиц, кабанов и т. д. В Пенджикенте на росписях изображены ткани, в орнаменте которых лев, слон, птица в обрамлении перлов. Из исключительно богато декорированных тканей выполнена одежда персонажей росписей Афрасиаба.
В западноевропейских музейных собраниях хранятся образцы шелковых тканей, на которых изображены львы, бараны, розетки. Сейчас это рыжевато-коричневый, тускло-желтый и темно-синий шелк. Первоначально краски были значительно более яркими, но затем поблекли, за исключением синей. Установлено, в частности, что когда-то ткани были ярко-зеленого, серо-голубого, ярко-розового, оранжевого и белого цветов. Некоторые из этих тканей – целые, полностью сохранившиеся штучные изделия размером до 1,16×2,41 м – позволяют установить ширину станка. Полный рисунок состоял, как пишут исследователи, из повторяющихся кругов, обрамленных узорным бордюром.
На одной из тканей, хранящейся в г. Юи (Бельгия), на обратной стороне имелась надпись тушью, которую прочел В. Б. Хеннинг: «длина 61 пяль занданечи…» Известный специалист по тканям Д. Шепард выявила сходные ткани в других музейных собраниях и определила их характерные особенности. Она же указала на определенные отличня этих тканей от китайских шелковых и определила эту группу тканей в качестве согдийской. А. М. Беленицкий и И. Б. Бентович поддержали это определение дополнительными аргументами. В китайских источниках, в источниках, описывающих события арабского завоевания, много говорится о шелковых тканях (одним из сортов их была ткань «занданечи»).
Мы не останавливаемся на фасонах мужского и женского платья, на различных типах одежд и т. д. Отметим лишь, что по изображениям на росписях все это устанавливается с полной очевидностью.
«Обработка кожи, – пишет И. Б. Бентович, – была хорошо известна согдийцам. Прекрасно обработанная тонкая белая кожа служила материалом для письма. «На такой коже, например, написан известный документ на арабском языке (с горы Муг,- Б. Г.): Тонкой желтоватой кожей обтянут деревянный щит; черной кожей с золотистыми розетками обтянуты фрагменты маленького ящичка; очень искусно обшита цветной кожей крышка четырехугольной корзины. Интересна находка кожаного сапога. Покрой его в точности повторяет те кожаные сапоги «муки», которые носят в горных районах современные таджики». Разумеется, кожевники изготавливали и другие изделия, не представленные в мугской коллекции: предметы конской упряжи, ремни, ножны и т, д. В письменных документах с горы Муг упоминаются «овчина», «мерлушка»; в тех случаях, когда речь идет о коже, производится дальнейшая спецификация: «бычья», «кожа горного козла», «яловичная», выделяется кожа молодняка, есть упоминание о цветной коже.
Нет возможности хотя бы кратко остановиться на всех ремеслах. Отметим, что очень высокоразвитыми были костерезное, столярно-плотничье ремесла, керамическое производство и т. д.
Большой объем ремесленного производства, особенно городского, способствовал широкому развитию как внутренней, так и внешней торговли. Об «искусности» согдийцев в торговле сообщают несколько источников. Обучение детей начиналось с пяти лет, их учили грамоте, а потом, когда они достигали определенной степени развития, переходили к обучению коммерческому делу. Достигнув 20 лет, юноши отправлялись в заграничные торговые поездки. Как сообщают источники, вообще «большинство населения высоко ценит прибыль».
Зарубежная торговля проводилась по многим направлениям, с разными странами Востока и Запада, а также с населением северных степей. Большой размах, в частности, получили среднеазиатско-византийские торговые связи. Частично они проходили через Иран, но в основном через Северный Кавказ. В Согд доставлялись византийские шелковые ткани. По их образцам ткались некоторые согдийские шелка, в свою очередь экспортировавшиеся из Согда на запад. Фрагмент такой согдийской ткани, изготовленной в подражание византийским образцам, но с явными согдийскими чертами, был найден в могильнике Мощевая Балка на Северном Кавказе.
По северокавказскому «шелковому пути» шли не только шелка, но самые разнообразные товары. В этом отношении интересно найденное в районе Кунгура византийское блюдо. Изображения на нем несомненно сделаны византийскими торевтами, византийское происхождение удостоверяется штампами византийских мастеров. Блюдо это было бесспорно изготовлено в Византии во второй четверти VI в. Вместе с тем на блюде имеется три врезанных слова согдийским бухарским письмом: «государь Бухары такой-то». Надпись, по палеографическим данным, относится к концу VI – началу VII в. Следовательно, изделие, вышедшее из византийской мастерской, уже через непродолжительное время попало в бухарский Согд.
Много согдийских товаров – от драгоценных камней и изделий из них до удивительных тканей и целебных средств – вывозилось в Центральную Азию и Китай.
Итак, объем внешней торговли был очень велик. Наряду с ней происходит и рост внутренней торговли. Об этом свидетельствует, в частности, факт обильной эмиссии монет, особенно бронзовых.
Денежное хозяйство Согда V-VII в.в. изучено недостаточно. Еще не изданы целые группы монет, в частности найденные на городище Варахша. Начиная с V в. в Средней Азии выпускались серебряные монеты – подражания сасанидским монетам Пероза I (459-484 гг.). В долине Зеравшана были обнаружены большие клады (по нескольку сот монет в каждом), состоящие из монет – подражаний Перозу I. Наряду с этим были также распространены подражания сасанидским монетам Варахрана V (420-438 гг.). Позже они становятся основой монетного обращения в бухарском Согде. Их обычно называют «бухархудатскими драхмами», или же «бухархудатскими монетами». Специальную монографию посвятил этим монетам русский востоковед П.И. Лерх. Затем ими занимались многие нумизматы, в частности Д. Уокер и Р. Фрай. Лингвисты занимались чтением легенд на этих монетах. По Хеннингу, согдийская надпись содержит выражение «государь царь Бухары». Нумизматы выявили хронологические группы этих монет; существуют гипотезы об их территориальной принадлежности, но окончательные решения еще не найдены.
В частности, в самаркандском Согде имелись в обращении местные бронзовые монеты с согдийскими легендами и двумя портретами на лицевой стороне. Однако главное место в эмиссии занимали не они, а бронзовые монеты с центральным квадратным отверстием, которые начали выпускаться со второй четверти VII в. О насыщенности рынка этими монетами свидетельствует тот факт, что несколько тысяч их было найдено при раскопках Пенджикента. На лицевой стороне этих монет по два знака, которые образуют «герб» правителя, а на оборотной стороне – надпись с именем и титулом правителя. Судя по весу и размеру, менявшимся в разные периоды, выпускались монеты нескольких номиналов.
Золотая монета, судя по письменным источникам, в обращении реально не участвовала, хотя в согдийских надписях встречается термин «денар» как обозначение золотой монеты, служившей для оценки тех или иных объектов.
В мугских документах чаще всего фигурируют серебряные монеты – драхмы и лишь однажды – медные монеты. Это резко контрастирует с составом монетных находок в Пенджикенте, где отмечается абсолютное преобладание бронзовых монет. По-видимому, при повседневной рыночной торговле пользовались. по преимуществу, бронзовыми монетами, что свидетельствует о развитом денежном обращении; более крупные сделки и записи в документах обычно производились с указанием цены я серебряных монетах – драхмах.
Показателем экономической мощи Согда является то, что монеты согдийских ихшидов найдены далеко за его пределами.

Согд в VI-VII вв.

Из книги Б.Г.Гафуров “Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая история”

Общая характеристика

Наименование «Согд» встречается на протяжении очень длительного времени в разноязычных источниках. Известный исследователь В. Томашек выдвинул предположение, что слово «Согд» – производное от общеиранского корня, означающего «блестеть», «сиять», «гореть» (от этого же корня таджикское «сухтан»- «гореть», «сгореть»). В таджикско-персидских словарях обычно приводится совсем иное толкование – «низменность, в которой собирается вода». Таджики сейчас словом «сугуд» называют низменное, болотистое место или же возделанное место, изобилующее проточной водой, но это толкование, по-видимому, не является первоначальным.
Каковы были географические пределы Согда? В представлении путешественника VII в. Сюань-цзана Согд – это страна между рекой Чу на северо-востоке и Байсуискими воротами на юго-западе. Нетрудно видеть, что здесь речь идет собственно не о политико-географических границах Согда, а об основной территории расселения согдийцев. Арабо- и таджикоязычные источники более позднего времени (преимущественно X-XIII вв.), отражая понимание этого вопроса в свою эпоху, тем не менее сохранили некоторые отзвуки более древних периодов. Из них мы узнаем, что термин Согд употреблялся в широком и более узком смыслах. Согд в широком смысле – это вся Зеравшанская долина (исключая, порой, ее самую верхнюю часть) и долина р. Кашкадарьи. Вместе с тем существовало представление о Согде как области, преимущественно связанной с Самаркандом. Средневековые авторы очень часто говорят о «самаркандском Согде». Существовало также представление о «бухарском Согде», у Якута есть такое высказывание: «Говоря, что есть два Согда: Согд Самарканда и Согд Бухары». Долина Кашкадарьи рассматривалась как часть Согда, причем некоторые авторы, например Якуби, называют Кеш столицей Согда. Все эти данные детально разработаны исследователями.
Сюань-цзан и Хой Чао о Согде
Сюань-цзан был в Согде в 629 г. Он пишет, что Самокиен, или Самоцзянь (Самарканд),- это владение, вытянутое с востока на запад. Размер столицы называется такой же, как и Термеза. Владение Самокиен защищено со всех сторон естественными преградами. Население это очень многочисленно. В этом владении скапливаются ценнейшие товары из зарубежных стран. Почва плодородная, дает обильные урожаи. Прекрасно произрастают деревья (он называет их лесными), множество цветов и фруктов. В этой стране имеются прекрасные кони. Жители превосходят жителей других стран в искусствах и ремеслах (по другому переводу – в торговле). Климат мягкий и умеренный. Население энергичное и мужественное. Это владение находится в центре «варварских» стран. Все соседние народы берут с него пример во всем, что касается норм нравственного поведения и правил благопристойности. Царь очень мужественный, и все соседние области повинуются его приказам. Он имеет многочисленную армию, в том числе конницу. Особое положение занимают воины, которых путешественник называет «чи-кна». Они столь отважны, что с радостью идут на смерть. Когда они атакуют, ни один неприятель не может устоять.

Далее Сюань-цзан говорит о владениях Мимокия или Мимохэ (Маймург), Цзебудана (Кабудан), Цюйшуанницзя (Кушания), Бухэ (Бухара), Цзешуанна (Кеш) и других. Сообщаются лишь их размеры и повторяется одинаковая краткая характеристика: «В отношении обычаев и продуктов сходно с Самокиен (Самаркандом)».
Хой Чао (726 г.) дает суммарное описание «стран Ху», куда он включает Ань (Бухару), Цао (Иштихан), Ши (Кеш), Ши-ло, Ми (Маймург) и Кан (Самарканд). Хотя в каждом из этих владений есть свой правитель, они все подчиняются арабам. Эти владения невелики, в каждом небольшие военные отряды. Здесь имеются верблюды, мулы, овцы, лошади. Выращивается хлопок. Жители носят хлопчатобумажные и меховые штаны и верхние одежды. Мужчины любят носить убор из белой хлопчатобумажной ткани, а волосы на голове и лице сбривают. Язык неодинаков с языком всех других стран. Их обычаи испорчены: мужчина может взять в жены любую женщину, мать или сестру. В Иране мужчина также может жениться на матери. В этих шести владениях почитают зороастризм, учение же Будды неизвестно, лишь в Самарканде имеется буддийский монастырь с одним монахом.

Политическая история

Еще нет достаточного количества источников, чтобы можно было воссоздать политическую историю Согда, а тем более входивших в его состав владений. Сведения источников дают лишь изолированные факты.
В начале VII в., по данным одной исторической хроники, в самаркандском Согде (он носит в этой хронике название «Кан») правила местная династия, восходящая (или, быть может, возводящая себя) к юэчжийским предкам. Считалось, что она утвердилась на престоле и правила без перерывов чуть ли не с рубежа н. э. Тронное имя (или титул) правителя было чжаоу. Правитель Согда жил в многолюдном городе Алуди. «Кан считается сильным государством»,- сообщает хроника. В результате даже западнотюркский каган Датой (правил с 575/76 до 603 г.) счел за лучшее породниться с правителем Согда Тайшепи (так читают его имя Э. Шаванн и К. Ширатори) и выдал за него свою дочь.
Кану – самаркандскому Согду – в то время подчинялись такие владения, как Ми (Маймург), Цао и Хэ (Иштихан и Кушания), Малый Ань (на восточной границе Бухарского оазиса), Нашебо (Несеф) и др.- всего восемь владений. Таким образом, под властью правителя самаркандского Согда находились почти все владения долины Зеравшана (по-видимому, кроме самой западной ее части), а также долина Кашкадарьи (Несеф). Когда сложилась эта конфедерация, ее характер, степень зависимости отдельных владений от центральной власти – практически неизвестно.
Во дворце правителя самаркандского Согда был «храм предкам, в котором приносят жертвы в шестой луне. Прочие владетели приезжают помогать в жертвоприношении». Это сообщение, пожалуй, следует рассматривать как показатель наличия родственных отношений между правителями Согда, происхождения их от каких-то общих предков (на это есть определенные указания в источниках). Разумеется, не исключено и другое объяснение, а именно: вассалы самаркандского правящего дома были обязаны принимать участие в ритуале празднования, показывая тем самым свою верность сюзерену. Вероятно, следует иметь в виду обе эти возможности.
Едва ли состав и соответственно географические границы этой конфедерации оставались неизменными. Возможно, на ка- ком-то этапе в нее вошел и Бухарский оазис или его значительная часть. Указание на это можно видеть в сообщении Масуди о том, что стена, окружавшая Бухарский оазис, была выстроена в древности одним из царей Согда.
На каком-то этапе столицей Согда был Кеш. Это нашло отражение в более поздних источниках, об этом факте сообщает автор IX в. Якуби. Усиление кешского владения начинается в первой четверти VII в. Правитель Тичо (не скрывается ли за этой передачей иноземного источника иранское имя Тиш?) считался весьма могущественным. Он отправил посольство в одно из иностранных государств; построил город Кише, который обычно идентифицируют с Кешем. Сообщается также о посылке посольства с подарками в 642 г. уже другим правителем по имени Шашепи. Никаких других сведений о нем в исторических источниках нет. Но этот правитель выпускал монеты. Среди найденных в Пенджикенте монет некоторые имеют надпись «ихшид Шишпир». На монетах имеется арамейская идеограмма – «царь», которая на согдийских монетах передавала титул правителей всего Согда – ихшидов. При сопоставлении всех этих фактов видно, что наиболее логичное их объяснение состоит в признании правителя Кеша по имени Шишпир царем всего Согда. Конечно, это лишь один из возможных вариантов.
Однако гегемония Кеша в согдийской конфедерации длилась очень недолго. Вскоре, как явствует из источников между 656- 660 гг., новый правитель Кеша – чжаоу Шиагйе (так по Бичурину; Э. Шаванн передает его имя как Che-a-ho) оказался в зависимости от самаркандского царя. Впрочем, правитель самаркандского Согда стал верховным правителем несколько раньше-между 650-655 гг. По-видимому, понадобилось некоторое время для того, чтобы заставить Кеш признать верховенство Самарканда. Можно высказать догадку, что в это пятилетие происходила борьба между Самаркандом и Кешем, в результате которой Шишпир был устранен и место правителя Кеша занял Шиагйе (Шеахо).
Титул ихшида Согда стал носить представитель самаркандского правящего дома, которого иноземцы называли Фухуман.
Имеется большая группа согдийских монет, легенду на которых О. И. Смирнова читает как «ихшид Вархуман». (Она считает, что Фухуман – это иноземная передача имени согдийского царя Вархумана, точнее – Авархумана). Имя этого царя зафиксировано и в большой согдийской надписи на Афрасиабе.
Наряду с общесогдийскими царями продолжали существовать и местные. У правителей Кеша, подчинявшихся теперь самаркандскому правящему дому, имелся свой наследственный титул – ихрид.
Бухарское владение в китайских источниках носило название Ань, Нэуми, знали они также название Бухо (Pou-ho), т. е. Бухара, и титул владетеля чжаоу. Правители Бухары имели общее происхождение с самаркандскими. В начале VII э. бухарский правитель находился в тесных родственных связях с самаркандским, Во второй четверти VII в. правителем Бухары был некий Алинга (так по Бичурину; Э. Шаванн читает Но- ling-kia). Китайский источник сообщает, что бухарский правящий дом «преемственно царствует в двадцать втором колене», т. е. несколько столетий.
В бухарской области имели хождение скифатные (вогнутые) медные монеты с согдийской надписью «государь Асвар». По палеографическим данным, эти монеты могут датироваться IV-V вв. Имя царя – иранское, означает «всадник» (у таджиков слово «асп» до сих пор означает «лошадь», а «савор» – «всадник») Судя по надписям на монетах, бухарские правители носили два титула, один из которых означал «царь», другой – «государь».
Отдельным и весьма важным владением было пенджикентское, В его состав, помимо района самого Пенджикента (тогда он назывался «Панч»), в начале VIII в. входили местности верхнего Зеравшана. В согдийских документах, найденных при раскопках замка на горе Муг, упоминаются Магиан («Лунный»), Паргар («Нагорная» [земля], совр. Фальгар), Кштут (совр. Кштут), Мартушкат (совр. Матча). В этих местностях было множество селений. Там упоминаются и селения Мадм и Кум (сейчас существуют под теми же названиями), Зэровадк (совр. Зароват), Эскотар («Вышележащая» [земля], совр. Искодар), Хшиканд (совр. Хшикат), Варз («Высокий», совр. Варзи-Минор), Курут (совр. Курут), Фатмиф (совр. Фатмев), Пахут (совр. Похуд). Эфтмаут (совр. Фалмоут), Шавкат («Черный город», совр. Шаватк). Долина Ягноба также входила в состав пенджикентского владения. Очевидно, в него входили или же находились в зависимости от него и другие местности Пэтамана (средневекового Бутамана), в данном случае район Гиссарского и Зеравшанского хребтов. В мугских документах упоминается, в частности, современное селение Анзоб.
Обильный монетный чекан Пенджикента – Панча сейчас детально исследуется специалистами. Установлено, что в Пенджикенте – Панче правила собственная династия (расшифровка имен представителей этой династии, за некоторыми исключениями, не может считаться окончательной). В тяжелый для Согда период первой четверти VIII в., в обстановке арабского нашествия, роль Пенджикентского владения, не подвергшегося вначале разорительным набегам арабов, еще более возросла. Правитель Пенджикента Деваштич, не происходивший из согдийской царской династии (имя его отца Йодхшетака приводится в мугском документе В-4 без титула «царь»), претендовал на самаркандский престол и титул «согдийского царя самаркандского государя Деваштича» и некоторое время как будто занимал самаркандский престол (подробнее об этом см. в следующей главе).
Наряду с крупными владениями было множество мелких, причем некоторые из них также чеканили свои монеты. В согдийском селении Самитан (в районе древней Кушании, т. е. в местности, соответствующей современным населенным пунктам Митан, Пай-Арык и Чилек) был центр небольшого владения, и его правитель от собственного имени выпускал бронзовые монеты
Усиление отдельных владений, входивших в состав согдийской конфедерации,- факт, который вытекает из исторических, археологических и нумизматических источников. Ослабляется верховная власть согдийского царя, размеры конфедерации значительно уменьшаются. О размерах конфедерации можно судить по нескольким сообщениям источников. В 712 г. арабы обещали Гуреку – сыну ихшида Согда сделать его «царем Самарканда, его земель и пределов, и Кеша и Несефа, и их городов и крепостей». В состав согдийской конфедерации входили также Ми (Маймург) и Цао (Кабудан или Иштихан) и, вероятно, некоторые другие владения. Крупнейшая из составных частей конфедерации – Бухара – обрела самостоятельность. Во главе Бухарского владения стояла династия бухар-худатов. На монетах правителей этой династии приводится их титул «государь царь Бухары».
Согдийские княжества имели дипломатические связи с другими среднеазиатскими владениями, часто обмениваясь посольствами. В живописи на Афрасиабе, скорее всего, запечатлена сцена прибытия таких посольств (точнее приема посольств), а в согдийской надписи, сопровождающей эту сцену, сохранилось следующее: «Когда Авархуман… царь к нему подошел, [посол] открыл рот: «Я чаганианский дапирпат (глава канцелярии.- Б. Г.) [по имени] Букар-зате. От чаганианского государя Туранташа сюда, в Самарканд, к царю для выражения почтения я прибыл, и пребываю я сейчас в почтении [перед] царем. И [ты] вовсе не имей подозрений относительно меня – о самаркандских богах, а также о [самаркандской] письменности (по- видимому, в смысле «Писания».- Б. Г.) я хорошо осведомлен и не причинил [?] никакого зла [самаркандскому] царю. [А]вархуман … царь отпустил его. И [тогда] открыл рот чачский дапирпат.,.» Надпись, к сожалению, на этом обрывается.
Документы мугского архива рассказывают о дипломатических взаимоотношениях со многими среднеазиатскими областями, в частности с Чачем, Уструшаной, Ферганой. Многие источники повествуют о посольствах, отправлявшихся из Согда далеко за пределы Средней Азии, и прибытии посольств из различных государств.

Религия Тохаристана в VI – начале VIII в.

Из книги Б.Г.Гафуров “Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая история”
Жители Тохаристана V-VII вв. исповедовали несколько религий, В свете исторических источников и археологических данных можно считать установленным, что значительная часть населения Тохаристана продолжала, как и в древности, исповедовать зороастризм. Конкретные проявления и формы его почти совершенно неизвестны. Оссуарный обряд погребения, в отличие от Согда, Чача, Хорезма, не был столь широко распространен, хотя отдельные находки оссуариев известны (Дангара, Гиссар).

Искусство Тохаристана в VI – начале VIII в.

Из книги Б.Г.Гафуров “Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая история”

Живопись

Наиболее полно живопись представлена в Балалык-тепе и Аджина-тепе. В квадратном помещении (4,85×4,85 м) Балалык-тепе на плоскости стен на темно-синем фоне развертывается непрерывная полоса изображений. Это пиршественная сцена, в которой участвуют мужчины и женщины, сидящие или возлежащие на ковриках. Эти фигуры обращены друг к другу в три четверти. На втором плане изображены стоящие слуги, они примерно в два раза меньше сидящих фигур. Пир в разгаре: Открывший этот замечательный памятник Л. И. Альбаум полагал, что живопись Балалык-тепе воспроизводила «сцену культового пиршества. Но так как в идеологии раннесредневекового общества культ тесно переплетался с бытом, то эту сцену можно назвать и бытовой». Л. И. Алвбаум приводит ряд доводов в пользу своего мнения, но считать его доказанным нельзя. Правы Г. А. Пугаченкова и Б. А, Литвинский, считающие, что это светская живопись – изображение пира, столь обычного в быту знати того времени. Конечно, дальнейшая детализация содержания этой росписи очень сложна. Г.А.Пугаченкова попыталась объяснить ее как воспроизведение одного сюжета из «Шах-наме. Особых оснований для этого как будто нет. Скорее всего, это достаточно обобщенное воспроизведение пиршества при дворе одного из местных правителей или крупных феодалов. Балалык-тепинские росписи выполнены с большим искусством. Яркая и красочная роспись была чрезвычайно жизнерадостной. Имеется определенный элемент условности: повороты головы и корпуса фигур различны и не согласованы, лица лишены психологической трактовки, бесстрастны. Живописная манера характеризуется плоскостностью. Каждая крупная фигура, пишет В. А. Нильсен, – это идеализированное изображение знатного лица. «Налицо отсутствие реалистической характеристики и некоторая условность». Вместе с тем детали одежд, всякого рода аксессуары проработаны любовно и тщательно.

Л. И. Альбаум показал связи и значение живописи Балалык-тепе. Следует также подчеркнуть, что, как считает один из крупнейших современных зарубежных знатоков искусства Востока М. Буссальи, открытие Балалык-тепе «неоспоримо показывает, что уже в V столетии западная область среднеазиатского мира (так он называет Тохаристан.- Б. Г.) почитала стили и тенденции «иранизирующего» типа, которые сасанид- скому искусству или чужды или же во всяком случае достаточно ясно не документированы. Поэтому мы должны признать, что некоторые тенденции, развившиеся в центрах Сериндии, в действительности повторяют восточноиранское (т. е. среднеазиатское.- Б. Г.) творчество. Проникновение этих тенденций в Сериндию (Восточный Туркестан) М. Буссальи связывает с развитием торговли и экономических связен. С другой стороны, как отмечает этот исследователь, искусство Балалык-тепе оказало большое влияние на искусство Центрального Афганистана, в частности Бамиана. Кроме того, Балалык-тепе является примером раннесредневековой живописи в Средней Азии. Заложенные в балалык-тепинской живописи тенденции получили дальнейшее развитие в Пенджикенте, Варахше и других памятниках VII – середины VIII в.
Живопись Аджина-тепе может быть разделена (по сюжетам) на три части: изображения будд и предстоящих, светские персонажи, декоративные элементы. Внутренняя поверхность сводов была целиком покрыта рядами сидящих будд. Будды изображены в различных позах, символизирующих различные «духовные состояния». На стенах коридоров, в кругах, были изображения будд (к крупном масштабе) и связанных с ними персонажей (в значительно более мелком масштабе). С общей тематикой и идейной направленностью сооружения связаны и другие изображения, в том числе и светских персонажей. Так, на стенах входа в одну из маленьких целл была изображена сцена, от которой сохранилось два персонажа. Это вооруженные мужчины, сидящие поджав ноги. Каждый из них протягивает перед собой сосуд (один – золотой, другой – серебряный), наполненный цветами. Это воспроизведение буддийского сюжета пранидхи, встречающегося в искусстве от Цейлона до Восточного Туркестана, – принесение даров святыне. Эти изображения очень близки балалык-тепинским, но несомненно выполнены художником, более сведущим в буддийской иконографии, чем в воспроизведении светских персонажей.

Скульптура, резное дерево и другие виды искусств

Отдельные скульптурные произведения встречены на разных памятниках. На Аджина-тепе обнаружен целый цикл скульптурных произведений буддийского характера. Все скульптуры Аджина-тепе изготовлены из глины без внутреннего деревянного каркаса. Крупные части скульптуры лепились из глины, детали изготавливались штампом. Штамповались также головы мелких и средних скульптур. Вся скульптура была раскрашенной. Платье будд делалось красным, руки и ступни ног – белыми, волосы – синими или черными.
Наиболее крупной скульптурой комплекса являлся будда в нирване. Это подлинный колосс, но не стоящий, а лежащий на пристенном постаменте. Фигура лежит на правом боку. Левая рука вытянута и положена на бок.
Правая согнута в локте и подведена под голову, которая покоится на пятичастной подушке. О размерах фигуры дает представление величина ступни – 1,7-1,9 м. Сама фигура имела первоначально длину 12 м. Тело будды было покрыто складками красного одеяния,обнажены только кисть руки и ступни ног.

На ногах будды были легкие сандалии, к ногам они крепились ремнями. Голова сохранилась лишь частично. Очень интересна прическа: волнистые пряди, разделенные сложным пробором.
Как обычно было принято в буддийском искусстве, фигура будды в нирване трактовалась в виде положенной стоящей фигуры – буддийские скульпторы не пытались передать пластику лежащего тела. Скульптура характеризуется абсолютной условностью трактовки. Не воспроизведение дошедшего до своего земного предела проповедника, а создание гигантского символа божественного покоя – вот такую задачу ставил перед собой скульптор. Нетрудно представить, какой колоссальный эффект производила эта скульптура 13 столетий назад, как она поражала воображение верующих буддистов.
Из других фигур будд следует отметить скульптуры на постаментах в нишах. Они значительно меньше по размерам, чем исполинский будда в нирване, но примерно в 1,5 раза крупнее фигуры человека. Будды были изображены в позе падмасаны, т. е. сидящими, поджав перед собой ноги. За головой каждого будды находился рельефный и окрашенный нимб.
Обнаружено также множество скульптур в % и */а натуральной величины, наиболее совершенных в художественном отношении. Здесь имеются также головы будд с характерным выступом на голове («ушниша»). Многие из этих скульптурных произведений представляют собой подлинные шедевры. Мягкая пластичность, совершенная красота – вот что характеризует их. Найдены также изображения бодисатв и других персонажей. Особенно хороши фигуры каких-то божественных персонажей – деват. Нагое юношеское тело, лишь на бедрах покрытое складками одежды, дано в сложном развороте: грудь повернута в одну сторону, таз и ноги – в другую, одна нз ног к тому же отведена. На покрашенном торсе – многочисленные украшения. Некоторые фигуры полны динамики и вместе с тём необычайно изящны. А в изображении монахов скульптор не был связан никакими религиозными канонами и именно в них достиг подлинного реализма. Одна из скульптур – голова старого и усталого человека с морщинами на лбу и у глаз – очень напоминает современных стариков-таджиков. Столь же характерна голова в тюрбане, В скульптуре Аджина-тепе отражены и многие другие персонажи.
Несмотря на все сходство с другими памятниками буддийского искусства (особенно с относящимся тоже к VII в. афганистанским буддийским памятником Фундукистаном), скульптура Аджина-тепе своеобразна и неповторима. Здесь отразилось несколько традиций: позднегандхарская традиция Хадды, традиция гуптского искусства Индии и т. д., наслаивавшиеся на мощную традицию местного самобытного бактрийско-тохаристанского искусства.
Стены многих помещений Аджина-тепе были украшены архитектурной лепниной, покрывавшей выступающие части, арки и ниши.
На Балык-тепе и Джумалак-тепе (Сурхандарьинская область) встречены остатки резного дерева. Особенно много его на Джумалак-тепе. Здесь найдены брусья прямоугольного сечения, Изображены побег с листьями или крупные диски, доски-панно, украшенные большими орнаментальными кругами, окружности которых состояли из кружочков, а центр заполнен сложной розеткой. Кроме того, были найдены части чрезвычайно интересного деревянного фриза, состоящего из арок, разделенных орнаментальными полосками. Внутри каждой арки, украшенной розетками, поясные изображения человеческих фигур.

Музыка и танцы

В Тохаристане были также развиты танцевальное и музыкальное искусства. В Хутталяне и Кумеде были превосходные танцовщицы. Правители, этих владений посылали танцовщиц как дар ко дворам иностранных государств. Некоторые представители музыкальной культуры Средней Азии, вывезенные за пределы родной страны, не получили признания в придворных кругах, но их искусство славилось среди простого народа. Так, в частности, обстояло дело с музыкантами из Кумеда – предшественниками современных памирских музыкантов. Остатки музыкальных инструментов – деревянный колок, головки грифов и другие были найдены в одном из помещений Балалык- тепе.

Строительное дело и архитектура Тохаристана в VI – начале VIII в.

Из книги Б.Г.Гафуров “Таджики. Древнейшая, древняя и средневековая история”
В Тохаристане производились раскопки городских поселений, сельских замков – жилищ дихкан и культовых сооружений. Раскопки в Термезе (1936-1938 гг. под руководством М.Е. Массона) не дали ясного представления, каковы были в рассматриваемую эпоху структура и отдельные элементы этого крупнейшего города Тохаристана. Гораздо более результативными были раскопки менее крупных сооружений, в частности замков Балалык-тепе, Занг-тепе и других и городища Кафыр- кала.
Кафыр-кала – это раннесредневековый центр Вахшской долины, о котором упоминает Сюань-цзан. Квадратное городище, расположенное в Колхозабаде, имеет размеры 360×360 м. Оно состоит из шахристана, площадь которого занимают крупные бугры, скрывающие развалины строение В северо-восточном углу городища – массив цитадели. На ее верхней квадратной площадке (60×60 м) в 1968-1970 гг. производились большие раскопки. Цитадель была защищена мощной стеной, по углам фланкированной башнями. Эти башни были сложены из пахсы и кирпича. Купольное перекрытие состояло из рядов пахсы и кирпича. Стены цитадели с внешней стороны были рассечены уступчатыми нишами, в середине их – башневидный выступ. Поверхность стен была снабжена ложными щелевидными бойницами. В северо-восточном углу цитадели находилось громадное помещение (20×10 м), по-видимому аудиенц-зал. Вдоль его стен имелись суфы. В середине одной из длинных сторон суфа превращалась в выступающую внутрь помещения возвышенную площадку-«эстраду» – здесь, очевидно, когда-то стоял деревянный тахт, где сидели правитель и приближенные. На противоположной стороне, напротив первой,- другая «эстрада» (она ниже суфы); на ней сохранился громадный ритуальный очаг. В этом зале найдены памятники письменности. На цитадели имелись и другие залы – квадратные и прямоугольные, украшенные глиняными полуколоннами,- связывающие их коридоры и т. д. Сохранились следы настенной живописи, глиняных рельефов. Один из углов площадки цитадели был занят буддийской часовней, состоявшей из маленького центрального купольного помещения и обходного коридора. Стены центрального помещения были покрыты живописью с изображением будд. По крайней мере, трижды на верхней площадке цитадели производилась полная перепланировка.